Страшное употребление, какое дал своим бесчисленным богатствам Авель Хоггей, долго еще будет жить в памяти всех, кто знал этого человека без сердца. Не раз его злодейства - так как деяния Хоггея были безмерными, утонченными злодействами - грозили, сломав гроб купленного молчания, пасть на его голову, но золото вывозило, и он продолжал играть с живыми людьми самым различным образом; неистощимый на выдумку, Хоггей не преследовал иных целей, кроме забавы. Это был мистификатор и палач вместе. В основе его забав, опытов, экспериментов и игр лежал скучный вопрос: "Что выйдет, если я сделаю так?" Четырнадцать лет назад вдова Эльгрев, застигнутая родами в момент безвыходной нищеты, отдала новорожденного малютку-сына неизвестному человеку, вручившему ей крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный аноним - бездетная и детолюбивая семья - хочет усыновить мальчика. Мать не должна была стараться увидеть или искать сына. На этом сделка была покончена. Утешаясь тем, что ее Роберт вырастет богачом и счастливцем, обезумевшая от нужды женщина вручила свое дитя неизвестному, и он скрылся во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому были суждены страдание и победа.
II
Купив человека, Авель Хоггей приказал содержать ребенка в особо устроенном помещении, где не было окон. Комнаты освещались только электричеством. Слуги и учитель Роберта должны были на все его вопросы отвечать, что его жизнь - именно такова, какой живут все другие люди. Специально для него были заказаны и отпечатаны книги того рода, из каких обычно познает человек жизнь и мир, с той лишь разницей, что в них совершенно не упоминалось о солнце*. Всем, кто говорил с мальчиком или по роду своих обязанностей вступал с ним в какое бы ни было общение, строго было запрещено Хоггеем употреблять это слово. * Равным образом, ни о чем светящемся в небе - луне, звездах. Фергюсон - правая рука Хоггея, - чаще других навещавший Роберта, приучил его думать, что люди сами не желают многого в этом роде. А.Г. Роберт рос. Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, Хоггей среди иных сложных забав, еще во многом не раскрытых данных, вспомнив о Роберте, решил, что можно, наконец, посмеяться. И он велел привести Роберта.
III
Хоггей сидел на блестящей, огромной террасе среди тех, кому мог довериться в этой запрещенной игре. То были люди с богатым, запертым на замок с лицами, бесстрастно эмалированными развратом и скукой. Кроме Фергюсона, здесь сидели и пили Харт - поставщик публичных домов Южной Америки, и Блюм - содержатель одиннадцати игорных домов. Был полдень. В безоблачном небе стояло пламенным белым железом вечное Солнце. По саду, окруженному высокой стеной, бродил трогательный и прелестный свет. За садом сияли леса и снежные цепи отрогов Ахуан-Скапа. Мальчик вошел с повязкой на глазах. Левую руку он бессознательно держал у сильно бьющегося сердца, а правая нервно шевелилась в кармане бархатной куртки. Его вел глухонемой негр, послушное животное в руках Хоггея. Немного погодя вышел Фергюсон. - Что, доктор? - сказал Хоггей. - Сердце в порядке, - ответил Фергюсон по-французски, - нервы истощены и вялы. - Это и есть Монте-Кристо? - спросил Харт. - Пари, - сказал Блюм, знавший, в чем дело. - Ну? - протянул Хоггей. - Пари, что он помешается с наступлением тьмы. - Э, пустяки, - возразил Хоггей. - Я говорю, что придет проситься обратно с единственной верой в лампочку Эдисона. - Есть. Сто миллионов. - Ну, хорошо. - сказал Хоггей. - Что, Харт? - Та же сумма на смерть, - сказал Харт. - Он умрет. - Принимаю. Начнем. Фергюсон, говорите, что надо сказать. Роберт Эльгрев не понял ни одной фразы. Он стоял и ждал, волнуясь безмерно. Его привели без объяснений, крепко завязав глаза, и он мог думать что угодно. - Роберт, - сказал Фергюсон, придвигая мальчика за плечо к себе, - сейчас ты увидишь солнце - солнце, которое есть жизнь и свет мира. Сегодня последний день, как оно светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о солнце потому, что оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня последний день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви платок, я сниму сам. Смотри. Швырнув платок, Фергюсон внимательно стал приглядываться к побледневшему, ослепленному лицу. И как над микроскопом согнулся над ним Хоггей.
Страшное употребление, какое дал своим бесчисленным богатствам Авель Хоггей, долго еще будет жить в памяти всех, кто знал этого человека без сердца. Не раз его злодейства - так как деяния Хоггея были безмерными, утонченными злодействами - грозили, сломав гроб купленного молчания, пасть на его голову, но золото вывозило, и он продолжал играть с живыми людьми самым различным образом; неистощимый на выдумку, Хоггей не преследовал иных целей, кроме забавы. Это был мистификатор и палач вместе. В основе его забав, опытов, экспериментов и игр лежал скучный вопрос: "Что выйдет, если я сделаю так?" Четырнадцать лет назад вдова Эльгрев, застигнутая родами в момент безвыходной нищеты, отдала новорожденного малютку-сына неизвестному человеку, вручившему ей крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный аноним - бездетная и детолюбивая семья - хочет усыновить мальчика. Мать не должна была стараться увидеть или искать сына. На этом сделка была покончена. Утешаясь тем, что ее Роберт вырастет богачом и счастливцем, обезумевшая от нужды женщина вручила свое дитя неизвестному, и он скрылся во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому были суждены страдание и победа.
II
Купив человека, Авель Хоггей приказал содержать ребенка в особо устроенном помещении, где не было окон. Комнаты освещались только электричеством. Слуги и учитель Роберта должны были на все его вопросы отвечать, что его жизнь - именно такова, какой живут все другие люди. Специально для него были заказаны и отпечатаны книги того рода, из каких обычно познает человек жизнь и мир, с той лишь разницей, что в них совершенно не упоминалось о солнце*. Всем, кто говорил с мальчиком или по роду своих обязанностей вступал с ним в какое бы ни было общение, строго было запрещено Хоггеем употреблять это слово. * Равным образом, ни о чем светящемся в небе - луне, звездах. Фергюсон - правая рука Хоггея, - чаще других навещавший Роберта, приучил его думать, что люди сами не желают многого в этом роде. А.Г. Роберт рос. Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, Хоггей среди иных сложных забав, еще во многом не раскрытых данных, вспомнив о Роберте, решил, что можно, наконец, посмеяться. И он велел привести Роберта.
III
Хоггей сидел на блестящей, огромной террасе среди тех, кому мог довериться в этой запрещенной игре. То были люди с богатым, запертым на замок с лицами, бесстрастно эмалированными развратом и скукой. Кроме Фергюсона, здесь сидели и пили Харт - поставщик публичных домов Южной Америки, и Блюм - содержатель одиннадцати игорных домов. Был полдень. В безоблачном небе стояло пламенным белым железом вечное Солнце. По саду, окруженному высокой стеной, бродил трогательный и прелестный свет. За садом сияли леса и снежные цепи отрогов Ахуан-Скапа. Мальчик вошел с повязкой на глазах. Левую руку он бессознательно держал у сильно бьющегося сердца, а правая нервно шевелилась в кармане бархатной куртки. Его вел глухонемой негр, послушное животное в руках Хоггея. Немного погодя вышел Фергюсон. - Что, доктор? - сказал Хоггей. - Сердце в порядке, - ответил Фергюсон по-французски, - нервы истощены и вялы. - Это и есть Монте-Кристо? - спросил Харт. - Пари, - сказал Блюм, знавший, в чем дело. - Ну? - протянул Хоггей. - Пари, что он помешается с наступлением тьмы. - Э, пустяки, - возразил Хоггей. - Я говорю, что придет проситься обратно с единственной верой в лампочку Эдисона. - Есть. Сто миллионов. - Ну, хорошо. - сказал Хоггей. - Что, Харт? - Та же сумма на смерть, - сказал Харт. - Он умрет. - Принимаю. Начнем. Фергюсон, говорите, что надо сказать. Роберт Эльгрев не понял ни одной фразы. Он стоял и ждал, волнуясь безмерно. Его привели без объяснений, крепко завязав глаза, и он мог думать что угодно. - Роберт, - сказал Фергюсон, придвигая мальчика за плечо к себе, - сейчас ты увидишь солнце - солнце, которое есть жизнь и свет мира. Сегодня последний день, как оно светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о солнце потому, что оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня последний день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви платок, я сниму сам. Смотри. Швырнув платок, Фергюсон внимательно стал приглядываться к побледневшему, ослепленному лицу. И как над микроскопом согнулся над ним Хоггей.