Чтобы насладиться осенней палитрой, стоит подняться на сопку. Оттуда, сверху волнами и переливами потечет разноцветный поток. На опаленных солнцем вершинах горят и трепещут на ветру багрово-золотистые осинники, поводят оголенными плечами лиственницы. Бегут по склону наперегонки березки, растрепав золотисто-медовые косы. Им вдогонку машут лимонными ладонями клены. Суровые дубы-великаны, словно задумавшись, не замечают ветров и холодов. Молчаливо стоят они, укутавшись в темную курчавую зелень. Средь шелестящих золотистых, багровых, медных, рыжих и медовых волн выглядывают изумрудные макушки елей. Им чужда осенняя суета, но любопытство берет свое. И вот уже молодые елочки, унизав иглы пестрой листвой, участвуют в осеннем празднике красок.
В низинах и распадках купают в прохладных ручьях свои зеленые косы ивы. Огненные ягоды рябины лишь немногим ярче листвы. Глянцевито поблескивает брусничный лист.
Укрывшись от зябкой осенней росы под опавшей листвой, зеленеет трава. То здесь, то там отважно раскрываются бутоны поздних цветов. Искорками вспыхивают они в волнах, играющей под ветром травы. Алеет листва отплодоносившего земляничника и дикого винограда. Фиалковыми ягодами глазеет на золотую круговерть куст голубики. Высовывают любопытные носы-пуговки маслята.
А осень пишет свое полотно. День сменяет ночь, цвета меняют оттенки. Золото перетекает в мед, затем в охру. Багрянец сменяется пурпуром. Изумруд гаснет до малахита. Широкой кистью, легкими мазками, брызгами и пятнами, цветом и светом пишется осенняя картина. Каждый миг ее прекрасен и неповторим.
Дня три кряду моё внимание привлекала эта коренастая, плотная фигура и лицо восточного типа, /обрамлённое красивой бородкой/.Он был положительно необъясним здесь, в гавани, среди свиста пароходов и локомотивов, звона цепей, криков рабочих, в бешено-нервной сутолоке порта,/ охватывавшей человека со всех сторон/. Иногда оттуда высовывалась его голова в шляпе, /сдвинутой на затылок/, /открывавшей смуглый, потный лоб./Я слушал его рассказ, /перемешанный с ругательствами/, смотрел на него, верил ему, и мне было жалко мальчика, - ему шёл двадцатый год, а по наивности можно было дать ещё меньше.Часто и с глубоким негодованием он упоминал о крепкой дружбе, /связывавшей его с вором-товарищем/, /укравшим такие вещи,/ за которые суровый отец Шакро наверное "зарэжет" сына "кынжалом", если сын не найдёт их.Я шёл в немом восхищении перед красотой природы этого куска земли, /ласкаемого морем/
В то время во мне начала закрадываться странная мысль,/ побуждавшая меня выносить всё это/.Когда мы сходились снова, то он, /проводивший меня подозрительно и с грустной злобой/, встречал так радостно, торжествующе и всегда, смеясь, говорил /Я шёл долго, без дум, почти без сознания, /полный жгучим ядом обиды/. Он говорил робким тоном нашалившего ребёнка, и я, несмотря на моё возбуждение, не мог не видеть его жалкой физиономии, /смешно искривлённой смущением и страхом/.
Чтобы насладиться осенней палитрой, стоит подняться на сопку. Оттуда, сверху волнами и переливами потечет разноцветный поток. На опаленных солнцем вершинах горят и трепещут на ветру багрово-золотистые осинники, поводят оголенными плечами лиственницы. Бегут по склону наперегонки березки, растрепав золотисто-медовые косы. Им вдогонку машут лимонными ладонями клены. Суровые дубы-великаны, словно задумавшись, не замечают ветров и холодов. Молчаливо стоят они, укутавшись в темную курчавую зелень. Средь шелестящих золотистых, багровых, медных, рыжих и медовых волн выглядывают изумрудные макушки елей. Им чужда осенняя суета, но любопытство берет свое. И вот уже молодые елочки, унизав иглы пестрой листвой, участвуют в осеннем празднике красок.
В низинах и распадках купают в прохладных ручьях свои зеленые косы ивы. Огненные ягоды рябины лишь немногим ярче листвы. Глянцевито поблескивает брусничный лист.
Укрывшись от зябкой осенней росы под опавшей листвой, зеленеет трава. То здесь, то там отважно раскрываются бутоны поздних цветов. Искорками вспыхивают они в волнах, играющей под ветром травы. Алеет листва отплодоносившего земляничника и дикого винограда. Фиалковыми ягодами глазеет на золотую круговерть куст голубики. Высовывают любопытные носы-пуговки маслята.
А осень пишет свое полотно. День сменяет ночь, цвета меняют оттенки. Золото перетекает в мед, затем в охру. Багрянец сменяется пурпуром. Изумруд гаснет до малахита. Широкой кистью, легкими мазками, брызгами и пятнами, цветом и светом пишется осенняя картина. Каждый миг ее прекрасен и неповторим.
Дня три кряду моё внимание привлекала эта коренастая, плотная фигура и лицо восточного типа, /обрамлённое красивой бородкой/.Он был положительно необъясним здесь, в гавани, среди свиста пароходов и локомотивов, звона цепей, криков рабочих, в бешено-нервной сутолоке порта,/ охватывавшей человека со всех сторон/. Иногда оттуда высовывалась его голова в шляпе, /сдвинутой на затылок/, /открывавшей смуглый, потный лоб./Я слушал его рассказ, /перемешанный с ругательствами/, смотрел на него, верил ему, и мне было жалко мальчика, - ему шёл двадцатый год, а по наивности можно было дать ещё меньше.Часто и с глубоким негодованием он упоминал о крепкой дружбе, /связывавшей его с вором-товарищем/, /укравшим такие вещи,/ за которые суровый отец Шакро наверное "зарэжет" сына "кынжалом", если сын не найдёт их.Я шёл в немом восхищении перед красотой природы этого куска земли, /ласкаемого морем/
В то время во мне начала закрадываться странная мысль,/ побуждавшая меня выносить всё это/.Когда мы сходились снова, то он, /проводивший меня подозрительно и с грустной злобой/, встречал так радостно, торжествующе и всегда, смеясь, говорил /Я шёл долго, без дум, почти без сознания, /полный жгучим ядом обиды/. Он говорил робким тоном нашалившего ребёнка, и я, несмотря на моё возбуждение, не мог не видеть его жалкой физиономии, /смешно искривлённой смущением и страхом/.