Я увидел, как из-за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту-лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал пригулшенным баском: -Здорово, браток! -Здравствуй.-Я протянутую мне большую, черствую руку. Мужчина наклонился к мальчику, сказал: -Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька. Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил: -Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь? С трогательной детской доверчивостью мальчик прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые брови. -Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные-снежки катал потому что. Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мной, отец сказал: -Беда мне с этим пассажиром! Он достал из кармана защитных летних штанов свернутый в трубку мальновый шелковый потертый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке надпись: "Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы". Мы закурили крепчайшего самосада и долго молчали. Он положил на колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе... Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника. Украдкой рассматривая отца и сынишку, я с удивлением отметил про себя одно, странное, на мой взгляд, обстоятельство. Мальчик был одет просто, но добротно, и то, как сидела на нем подбитая легкой, поношенной цигейкой длиннополая курточка, и то, что крохотные сапожки были сшиты с расчетом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда-то рукаве курточки-все выдавало женскую заботу, умелые материнские руки. А отец выглядел иначе: прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками. На нем были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью.
Евгений Онегин получил типичное для аристократической молодежи своего времени домашнее образование и воспитание под руководством француза-гувернера, который «учил его всему шутя, не докучал моралью строгой, слекга за шалости бранил и в Летний сад гулять водил». И все же Онегин достаточно хорошо знал латынь, «чтоб эпиграфы разбирать, потолковать об Ювенале», античную литературу, современную политэкономию, историю. Образ жизни Онегина типичен для молодой столичной аристократии: балы, рестораны, театры, прогулки по Невскому, любовные приключения – полный набор удовольствий. Но Евгений устал от этого и он стремится вырваться из круга светских условностей, пошлости, однообразие на простор живой, полнокровной жизни. Автор подчеркивает достоинства, выделяющие Онегина над обывательской массой: «…Мечтам невольная преданность, не подражательная странность и резкий, охлажденный ум», «и гордость, и прямая честь», «души прямое благородство». Онегин в своем деревенском имении несмотря на прекрасные виды, «луга и нивы золотые», скучал, поскольку он «равно зевал средь модных и старинных зал», чуждался ограниченных соседей-помещиков, предпочитая всему этому одиночество. Исключение он сделал лишь для юного поэта, поклонника романтизма, Владимира Ленского. Оба они в глазах соседей-помещиков выглядели «белыми воронами», оба чуждались местного общества с бесконечными разговорами «о сенокосе и вине, о псарне, о своей родне», хоть и были такими непохожими. Онегин столкнувшись с искренней, глубокой любовью необыкновенной девушки, не нашел в себе достаточно душевных сил, чтобы ответить на это высокое чувство. Он отвергает любовь Татьяны и убеждает ее, что не создан для налаженной тихими радостями размеренной и однообразной семейной жизни. Убийство на дуэли Ленского обнаружило еще одну слабость Евгения – живучесть в нем светских условностей, ложных представлений о дворянской чести, от которых он бежал из Петербурга. Онегин отказался от любви, могущей украсить его жизнь, теперь же он лишился и единственного друга. Два наиболее близких, дорогих ему человека были им отвергнуты из-за непобедимой душевной холодности, не переступить во имя высокого через незначительное, второстепенное. Судьба Онегина, обусловленная развитием дворянской культуры, столь же печальна, как и судьба Татьяны. Впервые испытав настоящее чувство любви, Онегин в письме к Татьяне раскрывает свою душу. Он стал духовно богаче, глубже, человечнее, чувствительнее. В конце романа он не похож на умного холодного аристократа, детально объясняющего Татьяне причины отказа от ее любви. Сейчас он в положении влюбленного, искреннего, не боящегося насмешки. Сейчас он вызывает у читателя сострадание своей жизненной драмой, всей сломанной, исковерканной жизнью.
-Здравствуй.-Я протянутую мне большую, черствую руку. Мужчина наклонился к мальчику, сказал:
-Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька.
Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть-чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил:
-Что же это у тебя, старик, рука такая холодная? На дворе теплынь, а ты замерзаешь?
С трогательной детской доверчивостью мальчик прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые брови.
-Какой же я старик, дядя? Я вовсе мальчик, и я вовсе не замерзаю, а руки холодные-снежки катал потому что.
Сняв со спины тощий вещевой мешок, устало присаживаясь рядом со мной, отец сказал:
-Беда мне с этим пассажиром!
Он достал из кармана защитных летних штанов свернутый в трубку мальновый шелковый потертый кисет, развернул его, и я успел прочитать вышитую на уголке надпись: "Дорогому бойцу от ученицы 6-го класса Лебедянской средней школы".
Мы закурили крепчайшего самосада и долго молчали. Он положил на колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе...
Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника.
Украдкой рассматривая отца и сынишку, я с удивлением отметил про себя одно, странное, на мой взгляд, обстоятельство. Мальчик был одет просто, но добротно, и то, как сидела на нем подбитая легкой, поношенной цигейкой длиннополая курточка, и то, что крохотные сапожки были сшиты с расчетом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда-то рукаве курточки-все выдавало женскую заботу, умелые материнские руки.
А отец выглядел иначе: прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками. На нем были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью.
Образ жизни Онегина типичен для молодой столичной аристократии: балы, рестораны, театры, прогулки по Невскому, любовные приключения – полный набор удовольствий. Но Евгений устал от этого и он стремится вырваться из круга светских условностей, пошлости, однообразие на простор живой, полнокровной жизни.
Автор подчеркивает достоинства, выделяющие Онегина над обывательской массой: «…Мечтам невольная преданность, не подражательная странность и резкий, охлажденный ум», «и гордость, и прямая честь», «души прямое благородство». Онегин в своем деревенском имении несмотря на прекрасные виды, «луга и нивы золотые», скучал, поскольку он «равно зевал средь модных и старинных зал», чуждался ограниченных соседей-помещиков, предпочитая всему этому одиночество. Исключение он сделал лишь для юного поэта, поклонника романтизма, Владимира Ленского. Оба они в глазах соседей-помещиков выглядели «белыми воронами», оба чуждались местного общества с бесконечными разговорами «о сенокосе и вине, о псарне, о своей родне», хоть и были такими непохожими.
Онегин столкнувшись с искренней, глубокой любовью необыкновенной девушки, не нашел в себе достаточно душевных сил, чтобы ответить на это высокое чувство. Он отвергает любовь Татьяны и убеждает ее, что не создан для налаженной тихими радостями размеренной и однообразной семейной жизни.
Убийство на дуэли Ленского обнаружило еще одну слабость Евгения – живучесть в нем светских условностей, ложных представлений о дворянской чести, от которых он бежал из Петербурга. Онегин отказался от любви, могущей украсить его жизнь, теперь же он лишился и единственного друга. Два наиболее близких, дорогих ему человека были им отвергнуты из-за непобедимой душевной холодности, не переступить во имя высокого через незначительное, второстепенное.
Судьба Онегина, обусловленная развитием дворянской культуры, столь же печальна, как и судьба Татьяны. Впервые испытав настоящее чувство любви, Онегин в письме к Татьяне раскрывает свою душу. Он стал духовно богаче, глубже, человечнее, чувствительнее. В конце романа он не похож на умного холодного аристократа, детально объясняющего Татьяне причины отказа от ее любви. Сейчас он в положении влюбленного, искреннего, не боящегося насмешки. Сейчас он вызывает у читателя сострадание своей жизненной драмой, всей сломанной, исковерканной жизнью.