Напишите сжатое изложение : ) в косых лучах вечернего солнца особенным, зеленым светом, как бы исходящим изнутри растений, светились минаретики хвощей, листки телореза, водяных лилий, над заводью кружилась голубая стрекоза. а совсем близко от нас, где заводь кончалась, струйки ручья, соединяясь на камушках, пели свою обычную прекрасную песенку. раненый слушал, закрыв глаза, его бескровные губы судорожно двигались, выражая сильную борьбу. и вот борьба закончилась милой детской улыбкой, и открылись глаза он. увидев голубую стрекозу, летающую у заводи, он еще раз улыбнулся, еще раз сказал «» и снова закрыл глаза сколько-то времени в молчании, как вдруг губы опять зашевелились, возникла новая борьба, и я услышал: — а что, она еще летает? голубая стрекоза еще кружилась. — летает, — ответил я, — и еще как! он опять улыбнулся и впал в забытье. между тем мало- смеркалось, и я тоже мыслями своими улетел далеко и забылся. как вдруг слышу, он спрашивает: — все еще летает? — летает, — сказал я, не глядя, не думая. — почему же я не вижу? — спросил он, с трудом открывая глаза. я испугался. мне случилось раз видеть умирающего, который перед смертью вдруг потерял зрение, а с нами говорил еще вполне разумно. не так ли и тут: глаза его умерли раньше. но я сам посмотрел на то место, где летала стрекоза, и ничего не увидел. больной понял, что я его обманул, огорчился моим невниманием и молча закрыл глаза. мне стало больно, и вдруг я увидел в чистой воде отражение летающей стрекозы. мы не могли заметить ее на фоне темнеющего леса, но вода — эти глаза земли — остается светлой, когда и стемнеет: эти глаза как будто видят во тьме. — летает, летает! — воскликнул я так решительно, так радостно, что больной сразу открыл глаза. и я ему показал отражение. и он улыбнулся. я не буду описывать, как мы этого раненого, — по-видимому, его доктора. но я крепко верю: им, докторам, песнь ручья и мои решительные и взволнованные слова о том, что голубая стрекоза и в темноте летала над заводью.
В лучах вечернего солнца зеленым светом светились минаретики хвощей, листки телореза, водяных лилий, над заводью кружилась голубая стрекоза. А совсем близко, где кончалась ЗАВОДЬ, струйки ручья пели свою обычную прекрасную песенку. Раненый слушал. Его губы судорожно двигались, выражая сильную борьбу. И вот борьба закончилась. " " раненый.
сколько-то времени в молчании, как вдруг РАНЕНЫЙ СПРОСИЛ: "А что, она еще летает?"
"Летает, — ответил я, — и еще как!" Он опять улыбнулся и впал в забытье.
Между тем смеркалось, и я тоже забылся.
Как вдруг слышу, он спрашивает:"Все еще летает?" "Летает", — сказал я. "Почему же я не вижу?" — спросил РАНЕНЫЙ. Я испугался, ЧТО РАНЕНЫЙ УМИРАЕТ. Но я посмотрел на то место, где летала стрекоза, и ничего не увидел. Больной понял, что я его обманул, огорчился и молча закрыл глаза. И вдруг я увидел в чистой воде отражение летающей стрекозы. вЕДЬ вода — эти глаза земли — остается светлой, когда и стемнеет: эти глаза как будто видят во тьме. "Летает, летает! — воскликнул я так радостно, что больной сразу открыл глаза. И я ему показал отражение. И он улыбнулся. РАНЕНЫЙ ВЫЛЕЧИЛСЯ. И Я верю: докторам песнь ручья и мои слова о том, что голубая стрекоза и в темноте летала над заводью.
В лучах вечернего солнца над заводью кружилась голубая стрекоза. Струйки ручья пели свою песенку. Раненый слушал. Борьба закончилась улыбкой, и открылись глаза он. Увидев стрекозу, он еще раз улыбнулся и закрыл глаза сколько-то времени - я услышал: — Она еще летает? — Летает, — ответил я. Он впал в забытье. Смеркалось. Вдруг слышу, спрашивает: — Все еще летает? — Летает, — сказал я, не глядя. — Почему же я не вижу? Я испугался. Больной раскрул обман. Вдруг я увидел отражение стрекозы. — Летает, летает! — воскликнул я. Больной открыл глаза, улыбнулся. Раненого доктора. Но я верю: докторам слова о голубой стрекозе, и в темноте летающей над заводью.