Путь скорым поездом до Перми, потом пересадка. Ночью повороты, туннели, черный хвойный лес, проносившийся мимо окон. Зимний рассвет медлил, но внезапно из-за гор, со стороны Азии, граница с которой находилась где-то рядом, хлынули солнечные лучи и, как лыжники, заскользили между стволов высоких, царственных сосен, поочередно золотя их вершины и озаряя снежный склон. Этот рассвет стал темой стихотворения «Урал впервые».
Без родовс во мраке, без памяти,
На ночь натыкаясь руками, Урала
Твердыня орала и, падая замертво,
В мученьях ослепшая, утро рожала.
Гремя, опрокидывались нечаянно задетые
Громады и бронзы массивов каких-то,
Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого
Шарахаясь, падали призраки пихты.
Он сошел с поезда на станции Всеволодо-Вильва, где находилась контора имения и заводов Зинаиды Григорьевны Резвой: «Продажа уксусно-кислой извести, ацетона, спирта древесного разных градусов, хлороформа и древесного угля» - значилось на конторских бланках. После смерти Саввы Тимофеевича Морозова владелицей имений и заводов стала его вдова (во втором браке - за Рейнботом, после начала войны сменившим фамилию на Резвый). Пастернак поселился в небольшом одноэтажном доме, где с женой Фанни Николаевной и маленьким сыном Эли помещался управляющий заводами Борис Ильич Збарский. Ученик и впоследствии сотрудник известного биохимика академика А. Н. Баха, Збарский, работая во Всеволодо-Вильве, усовершенствовал технологию производства хлороформа. Его младший брат Яков Ильич тоже работал с ним в Вильве. Эскизные зарисовки двух братьев были сделаны в стихах и прозе, связанной с замыслом «Спекторского», где они выведены под именем братьев Лемохов.
Он наблюдал их, трогаясь игрой
Двух крайностей, но из того же теста.
Во младшем крылся будущий герой.
А старший был мятежник, то есть деспот.
Встреча с природой, да еще уральской зимой утопавшей в сугробах, произвела на Пастернака оздоровляющее впечатление. «Тут чудно хорошо, – писал он родителям. – Удобства (электрическое освещение, телефон, ванны, баня и т. д.) с одной стороны, – своеобразные, нехарактерные для России красоты местности, дикость климата, расстояний, пустынности - с другой». Со Збарскими они ездили расставлять капканы на рысей.
Вечерами Пастернак импровизировал на пианино, стоявшем в гостиной. Ему вновь открылась целительная сила музыки. Он отходил от нервного утомления последнего московского года и впервые после семилетнего перерыва стал ежедневно играть упражнения, просил прислать этюды Черни и ноты для чтения, «один том Бетховена или Шуберта, – или всего лучше Моцарта. А нет, то тогда из гостиной, из черного шкафика сонаты шубертовские и Вагнера "Парсифаль" или что там есть Вагнера». Это было решительное возвращение к музыке. Стоит «только излить все накипевшее в какой-нибудь керосином не просветленной импровизации, как жгучая потребность в композиторской биографии настойчиво и неотвязно, как стихийная претензия, представляется мне потрясенною гармонией, как стрясшимся несчастьем», – признавался он Локсу.
Одновременно он работал над прозой. Через две недели после приезда была окончена новая новелла и начата другая. «Я заметил теперь и примирился с этим как со стилем, прямо вытекающим из остальных моих качеств и задержанных склонностей, что и прозу я пишу как-то так, как пишут симфонии.
Сюжет, манера изложения, стороны некоторые описаний, вообще то обстоятельство: на чем мое внимание останавливается и на чем оно не останавливается, все это разнообразные полифонические средства, и как оркестром этим надо пользоваться, особенно все это смешивая и исполняя свой вымысел так, чтобы это получалась вещь с тоном, с неуклонным движением, увлекательная и т. д.»
В апреле исполнялось 300 лет со дня смерти Шекспира. Лундберг предложил Пастернаку в этой связи «написать статьи, или лекции в Перми и Екатеринбурге устроить». «А тороплюсь я в работе сейчас с тем, чтобы, новеллу закончив, за Шекспира взяться, – писал он домой, – и тут мне тоже хочется показать, как неожиданно оригинален, свеж и часто парадоксален естественный, непринужденный и простой подход к теме».
ответ:.1. Здесь, я вижу, с тополем сплелась младая ива.
2. Средь гор Кавказских есть, слыхал я, грот, откуда Терек молодой течет.
3. Николай подошел к стене и, сколько я мог заметить, начал разбирать бумаги.
4. Аннушка молча покинула засаду (ее детские ножки едва шумели по густой траве) и вышла из чащи подле самого старика.
5. Степушка приютился, или, как говорят у нас, «притулился», у садовника.
6. Николай засмеялся и минуту глядел на крыжовник, молча, со слезами (он не мог говорить от волнения), потом положил в рот одну ягоду, поглядев на меня с торжеством ребенка.
7. Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился, да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем.
8. Выходим мы вместе из дому (это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все: учителя и гимназисты – условились сойтись у гимназии и потом вместе пойти пешком в город на гулянье), выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи.
9. У Саввы-пастуха, он барских пас овец, вдруг убывать овечки стали.
10. С моста обрушились, весь город это знает, два журналиста и портной.
11. Ты, я вижу, не рад?
12. В последних числах сентября, презренной прозой говоря, в деревне скучно.
13. Медленность нашего похода (в первый день мы только 15 верст), несносная жара, недостаток припасов, беспокойные ночлеги, наконец беспрерывный скрип ногайских арб – все выводило меня из терпения.
14. Параша, так звалась красотка наша, умела мыть и гладить, шить и плесть, всем домом правила одна Параша, поручено ей было счеты весть, при ней варилась гречневая каша, сей важный труд ей весть стряпуха Фекла, добрая старуха, давно лишенная и чутья, и слуха.
15. В одно ясное холодное утро (ими так богата наша русская осень) Иван Петрович Берестов выехал прогуляться верхом.
16. Но, может быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы?
17. Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки! Рассказывать, так, право, сказки! Какие перышки! Какой носок! И, верно, ангельский быть должен голосок!
18. Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать.
19. С Швабриным, разумеется, виделся я каждый день.
20. Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного интереса.
21. К умножению досады, бричка моя сломалась. К счастью, станция была рядом.
22. Про вас я не слыхал, к несчастью, ничего, но многое от вас, конечно, я узнал.
23. Наконец мы остались вдвоем.
24. Детей он вообще не любил.
25. В письме Петрухиной матери было послано, во-первых, благословение, во-вторых, поклоны всех и, наконец, известие о том, что Аксинья пошла в люди.
26. Грузовик стоял как раз напротив ворот.
27. Собственно говоря, несчастье его только закалило.
28. В сущности, в первые годы детства человек проходит самый трудный путь.
29. Статья интересная и, что самое важное, правдивая.
30. Однако, к удивлению моему, майор никого ничем не донимал.
Без родовс во мраке, без памяти,
На ночь натыкаясь руками, Урала
Твердыня орала и, падая замертво,
В мученьях ослепшая, утро рожала.
Гремя, опрокидывались нечаянно задетые
Громады и бронзы массивов каких-то,
Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого
Шарахаясь, падали призраки пихты.
Он сошел с поезда на станции Всеволодо-Вильва, где находилась контора имения и заводов Зинаиды Григорьевны Резвой: «Продажа уксусно-кислой извести, ацетона, спирта древесного разных градусов, хлороформа и древесного угля» - значилось на конторских бланках. После смерти Саввы Тимофеевича Морозова владелицей имений и заводов стала его вдова (во втором браке - за Рейнботом, после начала войны сменившим фамилию на Резвый). Пастернак поселился в небольшом одноэтажном доме, где с женой Фанни Николаевной и маленьким сыном Эли помещался управляющий заводами Борис Ильич Збарский. Ученик и впоследствии сотрудник известного биохимика академика А. Н. Баха, Збарский, работая во Всеволодо-Вильве, усовершенствовал технологию производства хлороформа. Его младший брат Яков Ильич тоже работал с ним в Вильве. Эскизные зарисовки двух братьев были сделаны в стихах и прозе, связанной с замыслом «Спекторского», где они выведены под именем братьев Лемохов.
Он наблюдал их, трогаясь игрой
Двух крайностей, но из того же теста.
Во младшем крылся будущий герой.
А старший был мятежник, то есть деспот.
Встреча с природой, да еще уральской зимой утопавшей в сугробах, произвела на Пастернака оздоровляющее впечатление. «Тут чудно хорошо, – писал он родителям. – Удобства (электрическое освещение, телефон, ванны, баня и т. д.) с одной стороны, – своеобразные, нехарактерные для России красоты местности, дикость климата, расстояний, пустынности - с другой». Со Збарскими они ездили расставлять капканы на рысей.
Вечерами Пастернак импровизировал на пианино, стоявшем в гостиной. Ему вновь открылась целительная сила музыки. Он отходил от нервного утомления последнего московского года и впервые после семилетнего перерыва стал ежедневно играть упражнения, просил прислать этюды Черни и ноты для чтения, «один том Бетховена или Шуберта, – или всего лучше Моцарта. А нет, то тогда из гостиной, из черного шкафика сонаты шубертовские и Вагнера "Парсифаль" или что там есть Вагнера». Это было решительное возвращение к музыке. Стоит «только излить все накипевшее в какой-нибудь керосином не просветленной импровизации, как жгучая потребность в композиторской биографии настойчиво и неотвязно, как стихийная претензия, представляется мне потрясенною гармонией, как стрясшимся несчастьем», – признавался он Локсу.
Одновременно он работал над прозой. Через две недели после приезда была окончена новая новелла и начата другая. «Я заметил теперь и примирился с этим как со стилем, прямо вытекающим из остальных моих качеств и задержанных склонностей, что и прозу я пишу как-то так, как пишут симфонии.
Сюжет, манера изложения, стороны некоторые описаний, вообще то обстоятельство: на чем мое внимание останавливается и на чем оно не останавливается, все это разнообразные полифонические средства, и как оркестром этим надо пользоваться, особенно все это смешивая и исполняя свой вымысел так, чтобы это получалась вещь с тоном, с неуклонным движением, увлекательная и т. д.»
В апреле исполнялось 300 лет со дня смерти Шекспира. Лундберг предложил Пастернаку в этой связи «написать статьи, или лекции в Перми и Екатеринбурге устроить». «А тороплюсь я в работе сейчас с тем, чтобы, новеллу закончив, за Шекспира взяться, – писал он домой, – и тут мне тоже хочется показать, как неожиданно оригинален, свеж и часто парадоксален естественный, непринужденный и простой подход к теме».
ответ:.1. Здесь, я вижу, с тополем сплелась младая ива.
2. Средь гор Кавказских есть, слыхал я, грот, откуда Терек молодой течет.
3. Николай подошел к стене и, сколько я мог заметить, начал разбирать бумаги.
4. Аннушка молча покинула засаду (ее детские ножки едва шумели по густой траве) и вышла из чащи подле самого старика.
5. Степушка приютился, или, как говорят у нас, «притулился», у садовника.
6. Николай засмеялся и минуту глядел на крыжовник, молча, со слезами (он не мог говорить от волнения), потом положил в рот одну ягоду, поглядев на меня с торжеством ребенка.
7. Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился, да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем.
8. Выходим мы вместе из дому (это было как раз первое мая, воскресенье, и мы все: учителя и гимназисты – условились сойтись у гимназии и потом вместе пойти пешком в город на гулянье), выходим мы, а он зеленый, мрачнее тучи.
9. У Саввы-пастуха, он барских пас овец, вдруг убывать овечки стали.
10. С моста обрушились, весь город это знает, два журналиста и портной.
11. Ты, я вижу, не рад?
12. В последних числах сентября, презренной прозой говоря, в деревне скучно.
13. Медленность нашего похода (в первый день мы только 15 верст), несносная жара, недостаток припасов, беспокойные ночлеги, наконец беспрерывный скрип ногайских арб – все выводило меня из терпения.
14. Параша, так звалась красотка наша, умела мыть и гладить, шить и плесть, всем домом правила одна Параша, поручено ей было счеты весть, при ней варилась гречневая каша, сей важный труд ей весть стряпуха Фекла, добрая старуха, давно лишенная и чутья, и слуха.
15. В одно ясное холодное утро (ими так богата наша русская осень) Иван Петрович Берестов выехал прогуляться верхом.
16. Но, может быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы?
17. Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки! Рассказывать, так, право, сказки! Какие перышки! Какой носок! И, верно, ангельский быть должен голосок!
18. Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать.
19. С Швабриным, разумеется, виделся я каждый день.
20. Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного интереса.
21. К умножению досады, бричка моя сломалась. К счастью, станция была рядом.
22. Про вас я не слыхал, к несчастью, ничего, но многое от вас, конечно, я узнал.
23. Наконец мы остались вдвоем.
24. Детей он вообще не любил.
25. В письме Петрухиной матери было послано, во-первых, благословение, во-вторых, поклоны всех и, наконец, известие о том, что Аксинья пошла в люди.
26. Грузовик стоял как раз напротив ворот.
27. Собственно говоря, несчастье его только закалило.
28. В сущности, в первые годы детства человек проходит самый трудный путь.
29. Статья интересная и, что самое важное, правдивая.
30. Однако, к удивлению моему, майор никого ничем не донимал.
Объяснение: