Одолжте предложениетак чтоби полкчилась структура с однородним соподчинением частей (Не хотелось говорить...) (Наконецто все поняли...) (Он с удовольствием читал книгу...) (По совету друга я посетил виставку
На картине А.Н.Комарова «Наводнение» изображен заяц, попавший в беду. В один из больших весенних разливов русак оказался на затопленном островке от наводнения, он догадался и сумел забраться на дерево.
Затаив дыхание, зайка сидит на толстой ветке старого дуба и ожидает, что будет дальше: будет ли прибывать вода?
От страха он весь съежился, длинные задние лапы поджал под себя, а передние вытянул вперед, чтобы не упасть с дерева в холодную воду. Свою гибкую спинку он выгнул, и пушистая шерсть на нем встала торчком.
Грудка у зайца желтенькая с розоватым оттенком, брюшко и бока серенькие. Шерстка на спинке разных оттенков: она и бурая, и серая, и коричневая, как будто в крапинку. Голова у зайца большая. Круглые глаза смотрят испуганно. Длинные рыжеватые уши с черными пятнышками на концах стоят настороженно.
Заяц-русак со страхом смотрит на воду, которая подходит к самому дереву. В воде, как в зеркале, отражаются темные силуэты деревьев.
Картина мне нравится и не нравится. Нравится потому, что на ней очень хорошо нарисована жизнь природы весной, ее красота. Не нравится потому, что неясна судьба бедного зайки. Спадет вода или поднимется заяц или утонет?
Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего приятеля. Я увидел его издали. Он шёл пешком, с мундиром на сабле, сопровождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу. Он приближался, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили нам двенадцать шагов. Мне должно было стрелять первому: но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел; противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мною. Жизнь его наконец была в моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя одну тень беспокойства... Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплёвывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моём. Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, – сказал я ему, – вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать...». – «Вы ничуть не мешаете мне, – возразил он, – извольте себе стрелять, а впрочем как вам угодно: выстрел ваш остаётся за вами; я всегда готов к вашим услугам». Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился.
Затаив дыхание, зайка сидит на толстой ветке старого дуба и ожидает, что будет дальше: будет ли прибывать вода?
От страха он весь съежился, длинные задние лапы поджал под себя, а передние вытянул вперед, чтобы не упасть с дерева в холодную воду. Свою гибкую спинку он выгнул, и пушистая шерсть на нем встала торчком.
Грудка у зайца желтенькая с розоватым оттенком, брюшко и бока серенькие. Шерстка на спинке разных оттенков: она и бурая, и серая, и коричневая, как будто в крапинку. Голова у зайца большая. Круглые глаза смотрят испуганно. Длинные рыжеватые уши с черными пятнышками на концах стоят настороженно.
Заяц-русак со страхом смотрит на воду, которая подходит к самому дереву. В воде, как в зеркале, отражаются темные силуэты деревьев.
Картина мне нравится и не нравится. Нравится потому, что на ней очень хорошо нарисована жизнь природы весной, ее красота. Не нравится потому, что неясна судьба бедного зайки. Спадет вода или поднимется заяц или утонет?
Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего приятеля. Я увидел его издали. Он шёл пешком, с мундиром на сабле, сопровождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу. Он приближался, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили нам двенадцать шагов. Мне должно было стрелять первому: но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел; противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мною. Жизнь его наконец была в моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя одну тень беспокойства... Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплёвывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моём. Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, – сказал я ему, – вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать...». – «Вы ничуть не мешаете мне, – возразил он, – извольте себе стрелять, а впрочем как вам угодно: выстрел ваш остаётся за вами; я всегда готов к вашим услугам». Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился.