Появление в "Новом мире" романа "Хранитель древностей" стало большим событием в литературе. Не злободневность темы, не острота материала и даже не факт печатания в период "оттепели" - само "время сделало "Хранителя" вехой, предуведомившей об опускании шлагбаума, - отмечал В. Непомнящий, - и общественная интуиция это, кажется, уловила. Но она уловила и то, что не роман вписывается во время, а время как бы прилагается к роману в качестве инструмента, позволяющего увидеть масштаб вещи и подстроиться к нему". Работу над "Хранителем древностей" Домбровский начал в 1961 г. Через три года роман был опубликован в "Новом мире". "Проскочил чудом, еще немного, и вообще не бы!" - отмечали позже критики. В 1964 г. имя автора романа было практически неизвестно, но само содержание произведения ясно говорило: он из числа людей, сумевших выстоять в страшном тридцать седьмом. Когда в 1966 г. вышло отдельное издание "Хранителя древностей", виднейший критик русского зарубежья Г.Адамович писал: "...надо надеяться, что в тени Домбровский останется недолго. Это - замечательный писатель, умный, зоркий, душевноотзывчивый и живой. Правдивый, очень много знающий и с большим жизненным опытом. Кто прочтет его книгу "Хранитель древностей", у того не может возникнуть сомнений в его даровитости, при этом не только литературной, но и общей, не поддающейся узкому отдельному определению".
Критик Золотусский, кстати, единственный, кто сумел опубликовать в СССР свой отзыв на первую часть дилогии Домбровского - "Хранитель древностей", выделяет роман писателя в художественном и интеллектуальном плане, считая, что в нем исследуются основные направления эпохи - историческое, философское и психологическое. "Хранитель древностей" важен и для понимания "Факультета ненужных вещей". На первых же страницах автор рассказывает о своем знакомстве с удивительным деревом - алма-атинским тополем: "Он высок, прям и всегда почти совершенно неподвижен. Когда налетает буран, другие деревья, гудя, гнутся в дугу, а он едва-едва помахивает вершиной. Не дерево, а колоссальная триумфальная колонна на площади". С таким тополем сравниваются постройки архитектора Зенкова, не рушившиеся в самые страшные
землетрясения. За этим сравнением, думается, стоит еще и другое - сравнение с внутренней прямотой и стойкостью человека во дни преследований и гонений, - тема, важная для писателя.
В канву романа, взятую из жизни музея с ее проблемами и находками, вплетаются фабульные линии: появление Корнилова в музее, история с "удавом", нахождение и раскопки могильного кургана. Все это дано на фоне событий, происходящих в Римской империи (чему в немалой степени эпиграф из "Жизни Агриколы" Тацита). Находя исторические прецеденты, хранитель Зыбин проводит печальную аналогию с настоящим. "Товарищи, - говорю я всем своим тихим существованием, - я археолог, я забрался на колокольню и сижу на ней, перебираю палеолит, бронзу, керамику, определяю черепки, пью изредка водку с дедом и совсем не суюсь к вам вниз. Пятьдесят метров от земли - это же не шутка!.. Я хранитель древностей... и все! Доходит до вас это слово - древностей? - Доходит, - отвечают они. - Мы давно уже поняли, зачем ты сюда забрался..." Культ насилия становится все более очевидным. Особенно ярко это проявляется в эпизодах, связанных с таинственным удавом, на деле оказавшимся обыкновенным черным полозом. Бригадир Потапов, говорит об этой истории: "Вот, дорогой товарищ, и все, что было. Признаешь теперь, какие у страха глаза? Сначала в газету попал, себе на шею петлю надел... а из-за чего?" Действительно, опубликованная в газете "Социалистическая Алма-Ата" заметка о сбежавшем из зоопарка удаве, якобы пережившем суровую зиму, повлекла за собой публикацию в немецкой "Фелькишер беобах-тер", что, в свою очередь, заставило Немецкое общество акклиматизации зверей написать личное письмо Потапову, который был немедленно объявлен немецким шпионом. Недоразумение было возведено в событие, и потому упомянутый удав стал отчасти символом удушающей веревки вокруг человека, вокруг людей, вокруг общества. Возникает историческая параллель: как превращается в настоящее, так и главный герой романа из хранителя древностей алма-атинского музея становится хранителем современного общества.
Критик Золотусский, кстати, единственный, кто сумел опубликовать в СССР свой отзыв на первую часть дилогии Домбровского - "Хранитель древностей", выделяет роман писателя в художественном и интеллектуальном плане, считая, что в нем исследуются основные направления эпохи - историческое, философское и психологическое. "Хранитель древностей" важен и для понимания "Факультета ненужных вещей". На первых же страницах автор рассказывает о своем знакомстве с удивительным деревом - алма-атинским тополем: "Он высок, прям и всегда почти совершенно неподвижен. Когда налетает буран, другие деревья, гудя, гнутся в дугу, а он едва-едва помахивает вершиной. Не дерево, а колоссальная триумфальная колонна на площади". С таким тополем сравниваются постройки архитектора Зенкова, не рушившиеся в самые страшные
землетрясения. За этим сравнением, думается, стоит еще и другое - сравнение с внутренней прямотой и стойкостью человека во дни преследований и гонений, - тема, важная для писателя.
В канву романа, взятую из жизни музея с ее проблемами и находками, вплетаются фабульные линии: появление Корнилова в музее, история с "удавом", нахождение и раскопки могильного кургана. Все это дано на фоне событий, происходящих в Римской империи (чему в немалой степени эпиграф из "Жизни Агриколы" Тацита). Находя исторические прецеденты, хранитель Зыбин проводит печальную аналогию с настоящим. "Товарищи, - говорю я всем своим тихим существованием, - я археолог, я забрался на колокольню и сижу на ней, перебираю палеолит, бронзу, керамику, определяю черепки, пью изредка водку с дедом и совсем не суюсь к вам вниз. Пятьдесят метров от земли - это же не шутка!.. Я хранитель древностей... и все! Доходит до вас это слово - древностей? - Доходит, - отвечают они. - Мы давно уже поняли, зачем ты сюда забрался..." Культ насилия становится все более очевидным. Особенно ярко это проявляется в эпизодах, связанных с таинственным удавом, на деле оказавшимся обыкновенным черным полозом. Бригадир Потапов, говорит об этой истории: "Вот, дорогой товарищ, и все, что было. Признаешь теперь, какие у страха глаза? Сначала в газету попал, себе на шею петлю надел... а из-за чего?" Действительно, опубликованная в газете "Социалистическая Алма-Ата" заметка о сбежавшем из зоопарка удаве, якобы пережившем суровую зиму, повлекла за собой публикацию в немецкой "Фелькишер беобах-тер", что, в свою очередь, заставило Немецкое общество акклиматизации зверей написать личное письмо Потапову, который был немедленно объявлен немецким шпионом. Недоразумение было возведено в событие, и потому упомянутый удав стал отчасти символом удушающей веревки вокруг человека, вокруг людей, вокруг общества. Возникает историческая параллель: как превращается в настоящее, так и главный герой романа из хранителя древностей алма-атинского музея становится хранителем современного общества.