С огромным удовольствием перечитала Грибоедова. "Горе от ума" - это одно из очень немногих произведений школьной программы, которые впечатлили меня еще в школьное время, а не при перечитывании впоследствии. Мне вообще кажется, что это произведение действительно можно читать и в подростковом возрасте и при этом понять, принять и полюбить его в отличии от многих других, которыми "пичкают" на школьной скамье, когда человек еще не готов воспринимать такие серьезные и глубокие вещи. Почему же понятен Грибоедов и так понравился мне еще в 9-м классе? Теперь, перечитав, я это понимаю. Ведь Чацкий своим менталитетом, своим поведением очень похож на подростков-максималистов. Он и его личные проблемы особенно близки именно подросткам, которые чувствуют себя потерянными, не принятыми и не понятыми в этом мире, хотя сама проблематика произведения не устареет никогда и будет близка любому обществу на любом этапе развития. Особенно нашему. Всегда будут Молчалины, Чацкие, Скалозубы. Никуда от этого не деться. Поэтому-то "Горе от ума" можно перечитывать бесконечное число раз. Я уже не говорю о потрясающем языке и о том, что вся такая небольшая книга разобрана на цитаты.Не так давно в книжном клубе у нас зашел разговор о "ненужных людях" и о том, почему Чацкого все читатели любят, в то время как Ганс Шнир, клоун Бёлля ("Глазами клоуна") вызвал у многих столь неприятные эмоции. Ведь они во многом похожи! Также не принимают все несовершенства этого мира, этого общества, не могут найти своего места в мире. Все это действительно так, они похожи. Вот только Грибоедов не заставляет нас погружаться в голову Чацкого и читать все его мысли, в то время как от желчного и противного Шнира на всем протяжении книги ну просто некуда деться. Чацкий промелькнул яркой вспышкой и ушел, растворился, а мы остались размышлять об обществе и сочувствовать ему, а вот Шнир пребывал перед нашими глазами долго, даже слишком. Все успел рассказать, обо всем Вот подумайте, разве кто-нибудь смог бы жить замужем за Чацким, видеть его каждый день, каждый день слушать его речи? Вряд ли. Мне кажется, в конце концов сбежит также, как и Мари от Шнира. Такова судьба "ненужных людей". Они ни с кем не уживаются, только с себе подобными. Именно поэтому, после второго прочтения "Горя от ума" образ Чацкого показался мне двойственным. С одной стороны, он вызывает симпатию, потому что он выше этого общества, не гонится за наградами, хочет жить собственным умом. Честь и хвала тому, кто занимается самосовершенствованием. С другой же стороны, он является непримиримым борцом за справедливость, за правду, и что ему это дает? Только разочарование и обиду. В Индию - вот куда нужно ехать Чацкому после его "Карету мне, карету!", учиться миросозерцательности и спокойствию, тогда то его ничего не будет волновать, а глупость окружающих меньше всего. Но это у меня воображение, конечно, разыгралось. Понятно, что комедийная пьеса писалась не для того, чтобы наши герои росли и менялись на глазах, а чтобы ярко, с юмором отобразить недостатки общества. И это вышло великолепно! Потому-то я и не воспринимаю героев как живых, обычных людей, а скорее как комедийные, слегка гипертрофированные образы типичных характеров. И вот только Чацкого не могу я так воспринимать. Он для меня человек со всеми его достоинствами и недостатками, из-за чего и хочется его подергать, потолкать и объяснить, в чем он не прав.
На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи. Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди… Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги. Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил. - Грех!.. Грех-то!.. Большой грех! – раздалось возле. Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами. Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону: - Пусть хоть птички поклюют! Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём? Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда. Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас! А.Нуйкин
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех!.. Грех-то!.. Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!
А.Нуйкин
Название: "КУСОК ХЛЕБА"