Сочинение по рассказу ягодка астафьев: чему учит этот рассказ? куда только не занесут охотника ноги! меня затащили они в скалистый распадок, в бурелом, в шипицу и малинник. здесь, на малинниках, спугнул глухаря и пальнул по нему наудачу и попал нечаянно. да плохо попал. взялся бегать за подранком, забыл глядеть под ноги, и на гриве, сплошь затянутой брусничником, резиновые сапоги со сношенной резьбой соскользнули, и я полетел из соснового краснолесья вниз. в мешке моем гремели котелок, ложка, кружка, и кости мои вроде бы тоже гремели, а зубы от ударов клацали. немного уж, сажени три, оставалось до скользкого среза, и я бы во всем боевом виде ухнул вниз, в осеннюю воду. из воды камни торчали. они кляксами на чистой воде казались. говорят, что трезвого и умного бог бережет, а пьяницу и дурного охотника — черт. и не иначе как черт подсунул мне громадный пук колючей шипицы, и я в этот куст въехал ногами. застопорил, отдышался, глянул вниз, на воду, и понял, что мне еще жить отпущено. от этого весело мне сделалось, и стал я осторожно подтягиваться, хватаясь за иглисто ощетинившийся шиповник. так, от кустика к кустику, от камешка к камешку и полз я вверх. до сосновой гривы рукой уже было подать, как вдруг увидел я во мшистых камнях, среди горной репы и колючек землянику в цвету. батюшки вы мои! октябрь месяц, осень, глухая осень, лист почти весь упал, иней и утренник звонкий не один уж выдавался, а земляника цветет! я наклонился к ней. на тощеньком стебельке в багровых листьях жил и растерянно глядел на осенний мир беленький цветок. холодом подпалило округлые лепестки его. ягодка, только еще зародившаяся, черной точкой светилась в цветке, и умерла уже ягодка, цветку оставалось жить день, от силы два… и тут в моей памяти неожиданно всплыла станция комарихинская. толпа рыбаков и пассажиров, ждущая поезд, как по команде повернула головы в одну сторону. от пакгауза двигалась безногая девушка. она опиралась взятыми в руки деревянными колодками и бросала вперед свое коротенькое тело в кожаной седухе-корзине. и была она не в тряпье, не грязная и не пьяная. непривычная она была, и оттого все смолкли и загляделись на нее. в зеленом ярком берете, из-под которого выбивались льняные кудряшки, голубоглазая, с блескучими клипсами в ушах, в капроновой блузке и с накрашенными, как у киноактрисы софи лорен, губами, широко накрашенными, ярко, вызывающе. рядом с девушкой шла пожилая женщина, должно быть, мать. они о чем-то разговаривали, и нарядная яркогубая девушка делала вид, что не замечает оторопелых лиц и она занята разговором. так они миновали перрон, людей, и такой бы она и осталась, независимой, гордой, но перрон кончился, и нужно было девушке с женщиной переходить пути. она перебросила легкое тело через один рельс, через другой, и внезапно корзинкою задела за третий. корзинка легко отделилась от девушки, выпало из нее короткое тело и сделалось видно подогнутую, узелком связанную юбку, а в корзине-гнездышке — куделя, ватка, чистая тряпица. девушка качнула свое тело в воздухе, пытаясь угодить им в гнездо, но уже устала она или растерялась, и угодила мимо корзинки, на мазутный камешник междупутья, и упала на бок. берет зеленый, только что, видать, снятый с тарелки, тоже упал, и кудряшки рассыпались, завалили щеку и глаза девушки. и кто-то уже загоготал в толпе по-, и кто-то уже облаял загоготавшего. женщина подняла девушку, усадила в корзинку, отряхнула берет, надела на голову девушки, да еще и поправила его, чтобы сидел на кудрях ладом. и они последовали дальше. но перед тем как перебросить свое тело через рельс, девушка обернулась, глянула на нас и… и с тех пор я ношу тот взгляд в себе. он пробил меня до самого сердца. он был презрителен, надменен, этот взгляд, и будь у девушки глаза взрослые, так бы оно и осталось — презрение и надменность. но голубые детские глаза читаются. за вызовом и надменностью глубоко-глубоко билась растерянная : «что я вам сделала » и знаю ведь, ничего банальнее нет, чем сравнение этой девушки с земляникой, не к месту и не ко времени расцветшей на речном скалистом обрыве. но ничего не поделаешь — так они и живут в памяти рядом: цветок, что никогда не станет ягодой, и девушка, которой не видеть счастья.
