Сливенко

13.12.2021 23:27 •  Русский язык

СОЧИНЕНИЕ Я тонул. На берегу стоял отец, сухонький, жилистый, белотелый, и
смеялся. Он уговаривал меня вместе прыгнуть с обрыва, а потом поднял меня и
швырнул в омут. Я не ожидал подобного предательства, я кричал,
захлёбывался, колотил руками, ногами и плакал. Обида и злость ошпарили
меня.
Страх прочно отпечатал омут в моей памяти.Закрыв глаза, я могу
рассматривать его. По нынешней, взрослой мерке обрыв невысок, это
травянистый уступ, крутость, подмытая снизу, скреплённая корнями подгнившей
ивы. Сам омут тоже шириной три-четыре хороших гребка, река отдыхала в
этой размоине, берега тут чуть расступились, особенно другой берег, низкий и
глинистый.
Я тонул.Я чувствовал, что отец не двинется с места. Все на берегу
смеялись, наверное, я был нелеп с выпученными от ужаса глазами, отчаянно
бьющий руками по воде. Если бы я действительно тонул, меня сразу бы
вытащили, поэтому-то мой ужас и был смешон. А я ничего не соображал, я
ненавидел их всех, и больше всего отца, и бил по воде, задыхаясь, теряя голос.
И тут вдруг я почувствовал, что плыву. Ощущение это было незнакомо,
но я понял, что не касаюсь дна.Я плыву, плыву! Вода не тянула меня в
свою коричневую глубь, а держала меня снизу, как до этого широкая отцовская
ладонь.
Тело осознало это раньше разума, плавучесть появилась как бы толчком,
вошла раз и навсегда, я ощутил её как новое своё умение, даже не умение, а
качество, неотъемлемое, как ходить. Потом годами я учился
плавать стильно, на время, изучая в бассейне разные тонкости, но плавучесть, она
пришла тогда, плотное тело воды стало дружеским и больше не внушало страха.
Когда я вылез, отец подхватил меня, всхлипывающего, на руки, прижал и
сказал: «Молодец, теперь поплывёшь». Руки его дрожали, он продолжал
смеяться. Я понял, что смеялся он не надо мною, а от радости, он раньше меня
увидел, что я плыву. Если б не это, не веснушчатые дрожащие его руки, то
ненависть, гнев, отвращение к предательству остались бы во мне травмой, и как
знать, что вырастает из детских ран.
»Ничем я тебе больше не могу сынок»,- сказал он. На самом
деле он сказал это через несколько лет по другому поводу, но почему-то потом
всё это слилось, соединилось в тот день.
С тех пор, заплывая далеко в море, даже в волну, я не боялся воды.
Любовь к плаванию выручила меня в войну на Лужской переправе, когда
пришлось всю ночь провести в воде. Могли ранить, убить, но утонуть я не
мог. Что-то отцовское было для меня в воде, в самые трудные минуты вода
напоминала об этом словно отцовским прикосновением.
И помнится всё это прежде всего потому, что отец определил этот момент
моей жизни. Почему он в других случаях не делал этого? Никто не учит
родителей, как «работать» родителями. Самая ответственная из всех работ, а
делает её кто как может, руководствуясь лишь опасными советами любви.
То, что было на омуте, никак не причислишь к таким нравственным
воспоминаниям.Действие это было практическое, и отец учил меня чисто
деловому, нужному для жизни, как учат все отцы.
Однако в этом воспоминании есть какое-то тепло, нужное для души.
Возможно, оттого, что я сумел сам увидеть ту отцовскую любовь к себе,
которую он никогда не высказывал вслух.