Выписать ВСЕ НАРЕЧИЯ Лежать на траве. Опуститься, опрокинуться навзничь, раскинуть руки...
Нет другого так же плотно утонуть и раствориться в синем небе, чем когда лежишь на траве. Улетаешь и тонешь сразу, в тот самый миг, как только опрокинешься и откроешь глаза. Так тонет свинцовая гирька, если её положить на поверхность моря. Так тонет напряжённый воздушный шарик (ну, скажем, метеорологический зонд), выпущенный из рук. Но разве есть у них та же стремительность, та же легкость, та же скорость, что у человеческого взгляда, когда он тонет в беспредельной синеве летнего неба?! Для этого надо лечь на траву и открыть глаза.
Ещё минуту тому назад я шёл по косогору и был причастен разным земным предметам. Я, конечно, в том числе видел и небо, как можно видеть его из домашнего окна, из окна электрички, сквозь ветровое стекло автомобиля, над крышами московских домов, в лесу, в просветах между деревьями и когда просто идёшь по луговой тропе, по краю оврага, по косогору. Но это не значит — видеть небо. Тут вместе с небом видишь и ещё что-нибудь земное, ближайшее, какую-нибудь подробность. Каждая земная подробность оставляет на себе частицу твоего внимания, твоего сознания, твоей души. Вот тропа огибает большой валун. Вот птица вспорхнула из можжевелового куста. Вот цветок сгибается под тяжестью труженика-шмеля.
Ты идёшь, а окрестный мир снабжает тебя информацией. Это ... информация. Она не похожа на радиоприёмник, который ты не волен выключить. Или на газету, которую утром ты не можешь не пробежать глазами. Или на телевизор, от которого ты не отрываешься в силу охватившей тебя под влиянием всё той же информации апатии. Или на вывески, рекламы и лозунги, которыми испещрены городские улицы.
2) Солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему.
3) Я велел казаку нагреть чайник по-походному.
4) Покрытая багровым облаком, всходила луна и еле-еле освещала дорогу.
5) Мелитон плелся к реке и слушал, как позади него мало-помалу замирали звуки свирели.
6) Санька отчего-то забоялась, захлопнула дверь изо всей силы.
7) Спустя немного времени он всхлипнул по-ребячьи и заснул.
8) Во-первых, он правильно говорил по-русски, с дурным выговором - по-французски и пользовался вообще, в особенности между дамами, репутацией очень учёного человека; во-вторых, он носил рыжие усы и большую рубиновую булавку в чёрном атласном шарфе; в-третьих, он был молод, имел красивую, самодовольную наружность и необыкновенно видные