Речь - то форма, которая, словно кувшин воду, удерживает менталитет народа. И если разбить кувшин, то вода не исчезнет, а растечется, испарится, уйдет в землю. И люди без языка не исчезнут. Они станут иначе смотреть на те же вещи. Они станут другие.
Но когда я слышу призывы защитить наш язык от конкурентов, я вспоминаю старый анекдот о мужчине, который ехал отдыхать в Сочи, но сел в магаданского поезда. Конечно, он может сколько угодно размахивать темными очками от солнца и рассказывать другим пассажирам о красоток в бикини и полезные фрукты. Но поезд наконец приедет на станцию назначения. И тогда бедняге останется только стоять по колено в снегу и любоваться северным сиянием.
Тот анекдот существовал и сорок лет назад, когда власть установила информационную и товарную блокаду территории Советского Союза. Чтобы защитить наших дедушек и бабушек от западных идей и магазинов. Из опыта шестидесятников можно судить, что блокада неплохо защищает отечественную промышленность, но дискредитирует официальную культуру. К тому же романтика диссидентства добавляет привлекательности всему, что не одобряет власть. Да и каким образом тот защиту обеспечить в нынешних условиях? Поперерубати все телефонные провода, вдоль всей северной границы натянуть колючую проволоку в шесть строк и на каждом метре поставить пограничника с овчаркой? Это не разве что за русские песни налагать штраф, а за найденную во время обыска российскую книгу расстреливать на месте.
Впрочем, все эти меры нисколько не улучшат того положения, в котором находится наша родная речь. Потому что для ее защиты нужно развивать культуру, нужны произведения талантливых художников, нужны новые книги и фильмы, спектакли и песни, потому что без них наша речь будет существовать только в официальных документах и підручниках. й люди, вдохновенно защищали ее от конкуренции, растерянные, снимать посреди заснеженной пустыни пляжные очки от солнца.
а) Роняет листья тополиный сквер. Одни деревья стоят совершенно голые, другие ещё держат на плечах красоту. А там, вдали за городом, где облачное небо смыкается с землёю, еле различимы сады, перелески, и можно лишь силой воображения видеть, как срывается и падает листва, укрывая багряно- золотым ковром поляны, тронутые первыми морозами мглистых зорь.
И манит ветер в поля, в зеленя, на простор осени, пронизанной для меня строгими строчками Ивана Бунина, пленительно причудливыми признаниями Фёдора Тютчева, вихревыми и страстными кликами Александра Блока, болью, тоской и нежностью Сергея Есенина, тревожными печалями Николая Рубцова: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
б) «В трактире Евдокимова уже собрались было гасить лампы, когда начался скандал. Скандал начался так. Сперва в зале все выглядело благообразно, и даже трактирный половой Потап сказал хозяину, что, мол, ныне бог миловал – ни единой битой бутылки, как вдруг в глубине, в полутьме, в самой сердцевине загудело, будто пчелиный рой.
Батюшки светы, - лениво изумился хозяин, - вот, Потапка, сглаз твой, черт! Ну надо ж было каркать черт!»
в) «В истории же Милы далее все покатилось по нарастающей, муж Милы в новой двухкомнатной квартире теперь уже не защищал Милу от матери, мать жила отдельно, а телефона не было ни там, ни здесь – муж Милы стал сам себе и Яго и Отелло и с насмешкой из-за угла наблюдал за тем, как к Миле пристают на улице мужики его типа, строители, старатели, поэты, незнающие, как тяжела эта ноша, как неподъемна жизнь, если биться в одиночку, поскольку красота в жизни не так примерно можно было бы перевести те матерные, отчаянные монологи, которые бывший агроном, а ныне научный сотрудник, муж Милы, выкрикивал и на ночных улицах, и у себя в квартире, и напившись, так что Мила скрывалась с малолетней дочерью где-то, нашла себе приют, и несчастный муж бил мебель и швырял железные кастрюли»
нашла что-то вдруг пойдёт
Объяснение:
Речь - то форма, которая, словно кувшин воду, удерживает менталитет народа. И если разбить кувшин, то вода не исчезнет, а растечется, испарится, уйдет в землю. И люди без языка не исчезнут. Они станут иначе смотреть на те же вещи. Они станут другие.
Но когда я слышу призывы защитить наш язык от конкурентов, я вспоминаю старый анекдот о мужчине, который ехал отдыхать в Сочи, но сел в магаданского поезда. Конечно, он может сколько угодно размахивать темными очками от солнца и рассказывать другим пассажирам о красоток в бикини и полезные фрукты. Но поезд наконец приедет на станцию назначения. И тогда бедняге останется только стоять по колено в снегу и любоваться северным сиянием.
Тот анекдот существовал и сорок лет назад, когда власть установила информационную и товарную блокаду территории Советского Союза. Чтобы защитить наших дедушек и бабушек от западных идей и магазинов. Из опыта шестидесятников можно судить, что блокада неплохо защищает отечественную промышленность, но дискредитирует официальную культуру. К тому же романтика диссидентства добавляет привлекательности всему, что не одобряет власть. Да и каким образом тот защиту обеспечить в нынешних условиях? Поперерубати все телефонные провода, вдоль всей северной границы натянуть колючую проволоку в шесть строк и на каждом метре поставить пограничника с овчаркой? Это не разве что за русские песни налагать штраф, а за найденную во время обыска российскую книгу расстреливать на месте.
Впрочем, все эти меры нисколько не улучшат того положения, в котором находится наша родная речь. Потому что для ее защиты нужно развивать культуру, нужны произведения талантливых художников, нужны новые книги и фильмы, спектакли и песни, потому что без них наша речь будет существовать только в официальных документах и підручниках. й люди, вдохновенно защищали ее от конкуренции, растерянные, снимать посреди заснеженной пустыни пляжные очки от солнца.
а) Роняет листья тополиный сквер. Одни деревья стоят совершенно голые, другие ещё держат на плечах красоту. А там, вдали за городом, где облачное небо смыкается с землёю, еле различимы сады, перелески, и можно лишь силой воображения видеть, как срывается и падает листва, укрывая багряно- золотым ковром поляны, тронутые первыми морозами мглистых зорь.
И манит ветер в поля, в зеленя, на простор осени, пронизанной для меня строгими строчками Ивана Бунина, пленительно причудливыми признаниями Фёдора Тютчева, вихревыми и страстными кликами Александра Блока, болью, тоской и нежностью Сергея Есенина, тревожными печалями Николая Рубцова: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
б) «В трактире Евдокимова уже собрались было гасить лампы, когда начался скандал. Скандал начался так. Сперва в зале все выглядело благообразно, и даже трактирный половой Потап сказал хозяину, что, мол, ныне бог миловал – ни единой битой бутылки, как вдруг в глубине, в полутьме, в самой сердцевине загудело, будто пчелиный рой.
Батюшки светы, - лениво изумился хозяин, - вот, Потапка, сглаз твой, черт! Ну надо ж было каркать черт!»
в) «В истории же Милы далее все покатилось по нарастающей, муж Милы в новой двухкомнатной квартире теперь уже не защищал Милу от матери, мать жила отдельно, а телефона не было ни там, ни здесь – муж Милы стал сам себе и Яго и Отелло и с насмешкой из-за угла наблюдал за тем, как к Миле пристают на улице мужики его типа, строители, старатели, поэты, незнающие, как тяжела эта ноша, как неподъемна жизнь, если биться в одиночку, поскольку красота в жизни не так примерно можно было бы перевести те матерные, отчаянные монологи, которые бывший агроном, а ныне научный сотрудник, муж Милы, выкрикивал и на ночных улицах, и у себя в квартире, и напившись, так что Мила скрывалась с малолетней дочерью где-то, нашла себе приют, и несчастный муж бил мебель и швырял железные кастрюли»
Объяснение:
YTPYF.