не себетІ тарихын жазсаң,ол шығарманы қалай атар едіңті бауыржан момышұлы өз шығармасын ұшқан ұя деп атаған,Егер өз отбасынның тарихын жазсаң,ол шығармаға қандай ат қояр едің
ответ:Рубеж 19 и 20 вв. в рус. литературе – время зарождения и становления новых художественных систем, появление которых вызвано кардинальными сдвигами в мироощущении, радикальным переосмыслением взаимоотношений человека и мира. Небольшой по протяжённости отрезок времени оказался насыщенным событиями эпохального масштаба (войны, революции), что наложило особую печать на эстетическое сознание и лит. творчество. Смещаются ориентиры и ценности, казавшиеся незыблемыми: социально-исторический оптимизм, вера в рациональное научное знание и, вместе с тем, в вечные начала народной жизни нередко подвергаются теперь сомнению, уступая место индивидуализму, тяготению к иррациональному, эсхатологическим настроениям. Напряжённый поиск эстетических идеалов, соответствующих новому мироощущению, приводит к появлению многочисленных литературных школ, групп и направлений.
Понятие «Серебряный век», возникшее в кон. 19 в. применительно к поэтам той поры (от Н.А. Некрасова до А .А. Фета и Я.П. Полонского), стало со временем одним из традиционных определений литературы кон. 19 – нач. 20 вв. В этом термине, при всей его условности, ясно прочитываются два осн. значения: идея внутренней целостности, завершённости данного лит. периода и качественная его оценка, мысль о новом расцвете русской литературы в 1890–1910-е гг.
Посидеть Поразительно, но шукшинская мысль о том, что книги выстраивают судьбы людей, напрямую относится к автору этой статьи. Однажды, войдя в мир Шукшина, Анатолий Дуров действительно выстроил свою жизнь заново. Будучи актером Ставропольского драматического театра, он поставил спектакль по пьесе Василия Шукшина «До третьих петухов» и… спустя годы оказался весьма известным в российских литературных кругах шукшиноведом. Но прежде Анатолий Андреевич защитил кандидатскую диссертацию по Шукшину, стал доцентом кафедры культурологии и библиотековедения СГУ, пять раз (с 1989 года) выезжал на родину Шукшина (знаменитые Шукшинские чтения), публиковался в престижном научном сборнике Шеффилдского университета. Сейчас готовит новую работу о Шукшине, в основу которой легли его беседы с алтайскими друзьями Василия Макаровича.
Его ждали. Классики надеялись. Лев Толстой, говоря об упадке поэтического творчества, писал Страхову: «…Это даже не упадок, а смерть с залогом возрождения в народности…» Одним из оправдавших надежды стал Василий Макарович Шукшин. Его «чудики» превратились в лирических героев нации. Клуб высоколобых присвоил ему титул «последнего классика». Народ отметил его уход воскрешением карнавала в классическом русском изводе, где смех и грех нераздельны.
Шукшин истинный герой неофициальной народной культуры, которая так разительно отличается от своего официального двойника. Это культура «большого опыта», в котором живет «большая память» о великой общности народов. Именно это свойство шукшинского таланта позволило пакистанскому писателю Фаиза Ахмеду Фаиза сказать: «Типы его сельских жителей поистине универсальны. С поправкой на местные условия я бы мог без труда переселить героев Шукшина в пакистанскую деревню».
Чтобы прийти к такому универсализму, Шукшину пришлось произвести поистине коперниковский переворот: превратить народную культуру из объекта этнографического интереса в предмет порождения своей собственной личности. Творчество Шукшина стало выражением не взаимоотношений с народной культурой, где подвиг – норма, а главная ценность – бесстрашие.
Для достижения бесстрашия народная культура выработала путь органического единства смеха, мысли и слез (и плакать, и смеяться, и понимать). Осознающая себя личность, вступая на этот путь, сталкивается с серьезнейшими проблемами. Ее тянет пойти либо по пути чисто мысли, либо по пути смеха. Слезный же путь становится неразрешимой проблемой и неистощимой темой для дискуссий. По их существу Шукшин однажды высказался прямо и без обиняков: «Жалеть… Нужно или не нужно жалеть – так ставят во фальшивые люди. Ты еще найди силы Слабый, но притворный выдумает, что надо уважать. Жалеть и значит уважать, но еще больше».
Шукшину вера в непогрешимость народного гения. Когда он понял, что самым страшным для него является осмеяние («самое оскорбительное, что есть в запасе у человека, – смех в спину себе»), он повернулся и взглянул смеху в лицо. При трагическом разрыве идеала и действительности это было своего рода подвигом. Он и совершил этот подвиг юродивого, возродив трагический вариант смехового мира…
…Народ стремится не развести противоречия, а «обвенчать» их. Дураков (олицетворение Смеха) венчают с Правдой, богатырей (олицетворение Силы) – с Жалостью, атаманов (олицетворение Свободы) – с Совестью. Тот же, кто заводит с приглянувшейся ему ценностью непротиворечивые отношения (Свобода без Совести, Сила без Жалости, Правда без Смеха), немедленно пополняет сонмище носителей зла. Непротиворечивые отношения – удел слабого. Не случайно главной проблемой, мучавшей Шукшина, была проблема народной Силы, поиски ее источников.
Первый источник силы – связь. Именно идея «общего дела» Н. Федорова, додумавшегося, по словам Шукшина, «до и гениальной мысли: «Все люди братья», была тайным источником шукшинской универсальности.
Другой источник силы – полнота… «Книги выстраивают целые судьбы, – писал он в 1973 году. – В России книги выстраивают судьбу нации. И тут роль «ученых» (национальной элиты) в «общем деле» не только громадна и ответственна, но и никем не заменима».
Третьим источником Силы Шукшин считал покой. Русская культура (не Руси, а России) зачиналась в молчании «священно безмолвствующими»: Сергием Радонежским, Андреем Рублевым и другими. По-видимому, тут мы имеем дело с одним из глубинных архетипов народной культуры. В его свете знаменитая пушкинская фраза «народ безмолвствует» должна быть понята следующим образом: молчание – смерть с залогом будущего возрождения. В этом ряду стоит финал одного из поздних «невыдуманных рассказов» Шукшина, где автор идет за ужаснувшим его своим нечеловеческим терпением «умным, глубоко, тихо умным» человеком из народа: «Посидеть с ним
ответ:Рубеж 19 и 20 вв. в рус. литературе – время зарождения и становления новых художественных систем, появление которых вызвано кардинальными сдвигами в мироощущении, радикальным переосмыслением взаимоотношений человека и мира. Небольшой по протяжённости отрезок времени оказался насыщенным событиями эпохального масштаба (войны, революции), что наложило особую печать на эстетическое сознание и лит. творчество. Смещаются ориентиры и ценности, казавшиеся незыблемыми: социально-исторический оптимизм, вера в рациональное научное знание и, вместе с тем, в вечные начала народной жизни нередко подвергаются теперь сомнению, уступая место индивидуализму, тяготению к иррациональному, эсхатологическим настроениям. Напряжённый поиск эстетических идеалов, соответствующих новому мироощущению, приводит к появлению многочисленных литературных школ, групп и направлений.
Понятие «Серебряный век», возникшее в кон. 19 в. применительно к поэтам той поры (от Н.А. Некрасова до А .А. Фета и Я.П. Полонского), стало со временем одним из традиционных определений литературы кон. 19 – нач. 20 вв. В этом термине, при всей его условности, ясно прочитываются два осн. значения: идея внутренней целостности, завершённости данного лит. периода и качественная его оценка, мысль о новом расцвете русской литературы в 1890–1910-е гг.
Посидеть Поразительно, но шукшинская мысль о том, что книги выстраивают судьбы людей, напрямую относится к автору этой статьи. Однажды, войдя в мир Шукшина, Анатолий Дуров действительно выстроил свою жизнь заново. Будучи актером Ставропольского драматического театра, он поставил спектакль по пьесе Василия Шукшина «До третьих петухов» и… спустя годы оказался весьма известным в российских литературных кругах шукшиноведом. Но прежде Анатолий Андреевич защитил кандидатскую диссертацию по Шукшину, стал доцентом кафедры культурологии и библиотековедения СГУ, пять раз (с 1989 года) выезжал на родину Шукшина (знаменитые Шукшинские чтения), публиковался в престижном научном сборнике Шеффилдского университета. Сейчас готовит новую работу о Шукшине, в основу которой легли его беседы с алтайскими друзьями Василия Макаровича.
Его ждали. Классики надеялись. Лев Толстой, говоря об упадке поэтического творчества, писал Страхову: «…Это даже не упадок, а смерть с залогом возрождения в народности…» Одним из оправдавших надежды стал Василий Макарович Шукшин. Его «чудики» превратились в лирических героев нации. Клуб высоколобых присвоил ему титул «последнего классика». Народ отметил его уход воскрешением карнавала в классическом русском изводе, где смех и грех нераздельны.
Шукшин истинный герой неофициальной народной культуры, которая так разительно отличается от своего официального двойника. Это культура «большого опыта», в котором живет «большая память» о великой общности народов. Именно это свойство шукшинского таланта позволило пакистанскому писателю Фаиза Ахмеду Фаиза сказать: «Типы его сельских жителей поистине универсальны. С поправкой на местные условия я бы мог без труда переселить героев Шукшина в пакистанскую деревню».
Чтобы прийти к такому универсализму, Шукшину пришлось произвести поистине коперниковский переворот: превратить народную культуру из объекта этнографического интереса в предмет порождения своей собственной личности. Творчество Шукшина стало выражением не взаимоотношений с народной культурой, где подвиг – норма, а главная ценность – бесстрашие.
Для достижения бесстрашия народная культура выработала путь органического единства смеха, мысли и слез (и плакать, и смеяться, и понимать). Осознающая себя личность, вступая на этот путь, сталкивается с серьезнейшими проблемами. Ее тянет пойти либо по пути чисто мысли, либо по пути смеха. Слезный же путь становится неразрешимой проблемой и неистощимой темой для дискуссий. По их существу Шукшин однажды высказался прямо и без обиняков: «Жалеть… Нужно или не нужно жалеть – так ставят во фальшивые люди. Ты еще найди силы Слабый, но притворный выдумает, что надо уважать. Жалеть и значит уважать, но еще больше».
Шукшину вера в непогрешимость народного гения. Когда он понял, что самым страшным для него является осмеяние («самое оскорбительное, что есть в запасе у человека, – смех в спину себе»), он повернулся и взглянул смеху в лицо. При трагическом разрыве идеала и действительности это было своего рода подвигом. Он и совершил этот подвиг юродивого, возродив трагический вариант смехового мира…
…Народ стремится не развести противоречия, а «обвенчать» их. Дураков (олицетворение Смеха) венчают с Правдой, богатырей (олицетворение Силы) – с Жалостью, атаманов (олицетворение Свободы) – с Совестью. Тот же, кто заводит с приглянувшейся ему ценностью непротиворечивые отношения (Свобода без Совести, Сила без Жалости, Правда без Смеха), немедленно пополняет сонмище носителей зла. Непротиворечивые отношения – удел слабого. Не случайно главной проблемой, мучавшей Шукшина, была проблема народной Силы, поиски ее источников.
Первый источник силы – связь. Именно идея «общего дела» Н. Федорова, додумавшегося, по словам Шукшина, «до и гениальной мысли: «Все люди братья», была тайным источником шукшинской универсальности.
Другой источник силы – полнота… «Книги выстраивают целые судьбы, – писал он в 1973 году. – В России книги выстраивают судьбу нации. И тут роль «ученых» (национальной элиты) в «общем деле» не только громадна и ответственна, но и никем не заменима».
Третьим источником Силы Шукшин считал покой. Русская культура (не Руси, а России) зачиналась в молчании «священно безмолвствующими»: Сергием Радонежским, Андреем Рублевым и другими. По-видимому, тут мы имеем дело с одним из глубинных архетипов народной культуры. В его свете знаменитая пушкинская фраза «народ безмолвствует» должна быть понята следующим образом: молчание – смерть с залогом будущего возрождения. В этом ряду стоит финал одного из поздних «невыдуманных рассказов» Шукшина, где автор идет за ужаснувшим его своим нечеловеческим терпением «умным, глубоко, тихо умным» человеком из народа: «Посидеть с ним