Митрофан является недорослем, отрицательным персонажем в комедии, молодым дворянином. Он очень похож на свою мать, госпожу Простакову, брата Тараса Скотинина. У Митрофана, у госпожи Простаковой, у Скотинина можно заметить такие черты характера, как жадность и корыстолюбие. Митрофанушка знает о том, что вся власть в доме принадлежит его матери, которая его любит и позволяет ему вести себя так, как он хочет. Митрофан ленивый, не любит и не умеет работать и учиться, лишь только резвится, веселится да сидит на голубятне. Не столько сам маменькин сынок оказывает влияние на окружающих, сколько они — на него, стараясь воспитать недоросля честным, образованным человеком, а он во всем подходит на свою мать. К слугам Митрофан относится очень жестоко, оскорбляет их и вообще за людей не считает:
Еремеевна. Да поучись хоть немножечко. Митрофан. Ну, еще слово молви, стара хрычовка! Уж я те отделаю; я опять нажалуюсь матушке, так она тебе изволит дать таску по-вчерашнему.
К учителям Митрофан тоже никакого уважения не имеет. Он стремится лишь к своей личной выгоде, и, когда узнает о том, что Софья стала наследницей Стародума, он немедленно намеревается предложить ей руку и сердце, а отношение к Софье в доме Простаковых значительно изменяется в лучшую сторону. И все это только из-за жадности и хитрости, а не из-за подвига сердца.
Митрофан изображен в комедии «Недоросль» очень живо, жизненно, со многими человеческими пороками, и госпожа Простакова просто души не чает в своем сыне:
Г-жа Простакова. … Последних крох не жалеем, лишь бы сына всему выучить. Мой Митрофанушка из-за книги не встает сутками. Материно мое сердце. Иное жаль, жаль, да подумаешь: за то будет и детина хоть куда… Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа не теряет, и теперь двое в сенях дожидаются… Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою не имеет.
Противоположностью Митрофана является Софья, молодая, добрая, разумная девушка.
Основной проблемой, которая привела Фонвизина к созданию образа Митрофана, является воспитание в малой степени — крепостничество (подразумевается вообще отношения между людьми разных социальных положений
В песчаных степях аравийской земли Три гордые пальмы высоко росли. Родник между ними из почвы бесплодной, Журча, пробивался волною холодной, Хранимый, под сенью зеленых листов, От знойных лучей и летучих песков.
И многие годы неслышно
Но странник усталый из чуждой земли Пылающей грудью ко влаге студеной Еще не склонялся под кущей зеленой, И стали уж сохнуть от знойных лучей Роскошные листья и звучный ручей.
И стали три пальмы на бога роптать:
"На то ль мы родились, чтоб здесь увядать? Без пользы в пустыне росли и цвели мы, Колеблемы вихрем и зноем палимы, Ничей благосклонный не радуя взор?.. Не прав твой, о небо, святой приговор!"
И только замолкли - в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой, Звонком раздавались нестройные звуки, Пестрели коврами покрытые вьюки, И шел, колыхаясь, как в море челнок, Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Мотаясь, висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров; Их смуглые ручки порой подымали, И черные очи оттуда сверкали... И, стан худощавый к луке наклоня, Араб горячил вороного коня.
И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой; И белой одежды красивые складки По плечам фариса вились в беспорядке; И с криком и свистом несясь по песку, Бросал и ловил он копье на скаку.
Вот к пальмам подходит, шумя, караван:
В тени их веселый раскинулся стан. Кувшины звуча налилися водою, И, гордо кивая махровой главою, Приветствуют пальмы нежданных гостей, И щедро их поит студеный ручей.
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал, И пали без жизни питомцы столетий! Одежду их сорвали малые дети, Изрублены были тела их потом, И медленно жгли до утра их огнем.
Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван; И следом печальный на почве бесплодной Виднелся лишь пепел седой и холодный; И солнце остатки сухие дожгло, А ветром их в степи потом разнесло.
И ныне все дико и пусто кругом -
Не шепчутся листья с гремучим ключом: Напрасно пророка о тени он просит - Его лишь песок раскаленный заносит Да коршун хохлатый, степной нелюдим, Добычу терзает и щиплет над ним.
Еремеевна. Да поучись хоть немножечко.
Митрофан. Ну, еще слово молви, стара хрычовка! Уж я те отделаю; я опять нажалуюсь матушке, так она тебе изволит дать таску по-вчерашнему.
К учителям Митрофан тоже никакого уважения не имеет. Он стремится лишь к своей личной выгоде, и, когда узнает о том, что Софья стала наследницей Стародума, он немедленно намеревается предложить ей руку и сердце, а отношение к Софье в доме Простаковых значительно изменяется в лучшую сторону. И все это только из-за жадности и хитрости, а не из-за подвига сердца.
Митрофан изображен в комедии «Недоросль» очень живо, жизненно, со многими человеческими пороками, и госпожа Простакова просто души не чает в своем сыне:
Г-жа Простакова. … Последних крох не жалеем, лишь бы сына всему выучить. Мой Митрофанушка из-за книги не встает сутками. Материно мое сердце. Иное жаль, жаль, да подумаешь: за то будет и детина хоть куда… Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа не теряет, и теперь двое в сенях дожидаются… Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою не имеет.
Противоположностью Митрофана является Софья, молодая, добрая, разумная девушка.
Основной проблемой, которая привела Фонвизина к созданию образа Митрофана, является воспитание в малой степени — крепостничество (подразумевается вообще отношения между людьми разных социальных положений
В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зеленых листов,
От знойных лучей и летучих песков.
И многие годы неслышно
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студеной
Еще не склонялся под кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.
И стали три пальмы на бога роптать:
"На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!"
И только замолкли - в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонком раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Мотаясь, висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали...
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.
И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копье на скаку.
Вот к пальмам подходит, шумя, караван:
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И, гордо кивая махровой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро их поит студеный ручей.
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли до утра их огнем.
Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван;
И следом печальный на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.
И ныне все дико и пусто кругом -
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит -
Его лишь песок раскаленный заносит
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.