Все помнят "Песнь о вещем Олеге" Александра Сергеевича Пушкина. "Твой щит на вратах Цареграда..." - говорит волхв князю Олегу. Как же щит оказался на городских воротах Цареграда, то есть Константинополя, столицы Византии...
Свой щит князь Олег прибил к городским воротам в честь победы в русско-византийской военной кампании. Случилось это в 907 году от Рождества Христова, то есть по привычному нам летосчислению, или в 6415 году от Сотворения Мира, как часто считали время в старину. Поход князя Олега на Константинополь был описан в известной летописи "Повесть временных лет".
Стычки и войны между Русью и Византией тогда не были редкостью. В то время вообще воевали часто, и пойти "за добычей" к ближним или дальним соседям было в порядке вещей в любом государстве. Другое дело, что Византия тогда была очень сильной державой, в том числе и в военном отношении. Однако русским воинам удалось победить в той кампании и взять огромную добычу, а также заключить исключительно выгодный мирный договор. В результате победы Русь получила, во-первых, богатый выкуп от византийцев. Например, воинам плывшим на кораблях (которых было 2000, по 40 воинов в каждом) выплатили по двенадцать серебряных гривен на уключину (то есть на человека). Кроме того, по итогам этой войны был заключен выгодный для Руси договор. Русские купцы могли по условиям договора торговать в Константинополе, не уплачивая пошлин, жить в предместье и даже ремонтировать свои суда за счет византийцев.
Кроме того, после этой войны на Русь стала активнее проникать греческая культура. В последствии это привело к распространению христианства, стимулировало развитие культуры и искусства.
Рассказ К. Г. Паустовского «Телеграмма» — это не банальное повествование об одинокой старушке и невнимательной дочери. Паустовский показывает, что Настя отнюдь не бездушна: она сочувствует Тимофееву, тратит много времени на устройство его выставки. Как же могло случиться, что заботящаяся о других Настя проявляет невнимание к родной матери? Оказывается, одно дело — увлекаться работой, делать ее от всего сердца, отдавать ей все силы, физические и душевные, а другое — помнить о близких своих, о матери — самом святом существе на свете, не ограничиваясь только денежными переводами и короткими записками. Вот такого испытания на истинную человечность Настя не выдерживает. «Она подумала о переполненных поездах, о тягучей, ничем не скрашенной скуке сельских дней — и положила письмо в ящик письменного стола» . В сутолоке ленинградских дней Настя чувствует себя интересной и нужной людям, ею движет желание проявить активность своей натуры. Есть в ней и эгоистическое чувство.
«На одной из площадок Настя достала зеркальце, напудрилась и усмехнулась, — сейчас она нравилась самой себе. Художники называли ее Сольвейг за русые волосы и большие холодные глаза» . Не присутствует ли доля эгоистического чувства даже в хлопотах о выставке Тимофеева? Недаром же на вернисаже говорят: «Этой выставкой мы целиком обязаны.. . одной из рядовых сотрудниц Союза, нашей милой Анастасии Семеновне... » «Настя смутилась до слез» . Гармонии между заботами о «дальних» и любовью к самому близкому человеку Насте достигнуть не удалось. В этом трагизм ее положения, в этом причина чувства непоправимой вины, невыносимой тяжести, которое посещает ее после смерти матери и которое поселится в ее душе навсегда.
Вероятно, смерть старой одинокой женщины, по сути брошенной своей дочерью, послужит уроком молоденькой учительнице, недавно приехавшей в деревню: ведь в городе у нее осталась мать, «вот такая же маленькая, вечно взволнованная заботами о дочери и такая же совершенно седая»
Объяснение:
Все помнят "Песнь о вещем Олеге" Александра Сергеевича Пушкина. "Твой щит на вратах Цареграда..." - говорит волхв князю Олегу. Как же щит оказался на городских воротах Цареграда, то есть Константинополя, столицы Византии...
Свой щит князь Олег прибил к городским воротам в честь победы в русско-византийской военной кампании. Случилось это в 907 году от Рождества Христова, то есть по привычному нам летосчислению, или в 6415 году от Сотворения Мира, как часто считали время в старину. Поход князя Олега на Константинополь был описан в известной летописи "Повесть временных лет".
Стычки и войны между Русью и Византией тогда не были редкостью. В то время вообще воевали часто, и пойти "за добычей" к ближним или дальним соседям было в порядке вещей в любом государстве. Другое дело, что Византия тогда была очень сильной державой, в том числе и в военном отношении. Однако русским воинам удалось победить в той кампании и взять огромную добычу, а также заключить исключительно выгодный мирный договор. В результате победы Русь получила, во-первых, богатый выкуп от византийцев. Например, воинам плывшим на кораблях (которых было 2000, по 40 воинов в каждом) выплатили по двенадцать серебряных гривен на уключину (то есть на человека). Кроме того, по итогам этой войны был заключен выгодный для Руси договор. Русские купцы могли по условиям договора торговать в Константинополе, не уплачивая пошлин, жить в предместье и даже ремонтировать свои суда за счет византийцев.
Кроме того, после этой войны на Русь стала активнее проникать греческая культура. В последствии это привело к распространению христианства, стимулировало развитие культуры и искусства.
«На одной из площадок Настя достала зеркальце, напудрилась и усмехнулась, — сейчас она нравилась самой себе. Художники называли ее Сольвейг за русые волосы и большие холодные глаза» . Не присутствует ли доля эгоистического чувства даже в хлопотах о выставке Тимофеева? Недаром же на вернисаже говорят: «Этой выставкой мы целиком обязаны.. . одной из рядовых сотрудниц Союза, нашей милой Анастасии Семеновне... » «Настя смутилась до слез» . Гармонии между заботами о «дальних» и любовью к самому близкому человеку Насте достигнуть не удалось. В этом трагизм ее положения, в этом причина чувства непоправимой вины, невыносимой тяжести, которое посещает ее после смерти матери и которое поселится в ее душе навсегда.
Вероятно, смерть старой одинокой женщины, по сути брошенной своей дочерью, послужит уроком молоденькой учительнице, недавно приехавшей в деревню: ведь в городе у нее осталась мать, «вот такая же маленькая, вечно взволнованная заботами о дочери и такая же совершенно седая»