Обоз шел тихо; то солдаты остановятся, то в обозе колесо у кого соскочит, или лошадь станет, и все стоят — дожидаются.
Пришел ногаец скуластый, в одной рубахе татарка в саклю с водой, вышел татарин вчерашний с красной бородой, в бешмете шелковом, на ремне кинжал серебряный, в башмаках на босу ногу.
Вышел, потягивается, бороду красную сам поглаживает. Постоял, велел что-то работнику и пошел куда-то.
Красный татарин, вошел, проговорил что-то, точно ругается, и стал; облокотился на притолку, кинжалом пошевеливает, как волк исподлобья косится на Жилина.
Пошел Жилин с колодкой, хромает, ступить нельзя, так и воротит ногу в сторону.
Выскочил из этого дома черноватый татарин, замахал рукой, чтоб к нему шел Жилин.
Пришел работник и идет за ним человек какой-то, толстый, босиком и ободранный, на ноге тоже колодка.
Тронулись; только отошли, слышат — запел мулла на крыше: «Алла! Бесмилла! Ильрахман!»
Обоз шел тихо; то солдаты остановятся, то в обозе колесо у кого соскочит, или лошадь станет, и все стоят — дожидаются.
Пришел ногаец скуластый, в одной рубахе татарка в саклю с водой, вышел татарин вчерашний с красной бородой, в бешмете шелковом, на ремне кинжал серебряный, в башмаках на босу ногу.
Вышел, потягивается, бороду красную сам поглаживает. Постоял, велел что-то работнику и пошел куда-то.
Красный татарин, вошел, проговорил что-то, точно ругается, и стал; облокотился на притолку, кинжалом пошевеливает, как волк исподлобья косится на Жилина.
Пошел Жилин с колодкой, хромает, ступить нельзя, так и воротит ногу в сторону.
Выскочил из этого дома черноватый татарин, замахал рукой, чтоб к нему шел Жилин.
Пришел работник и идет за ним человек какой-то, толстый, босиком и ободранный, на ноге тоже колодка.
Тронулись; только отошли, слышат — запел мулла на крыше: «Алла! Бесмилла! Ильрахман!»