Говорят, что почерк человека зависит от его природы, от его характера. Есть даже специалисты, изучающие почерки, а затем по ним определяющие характер человека.
Я не знаю, как к этому следует относиться, но знаю, что почерк во многом зависит от самого человека.
Мой школьный товарищ, ныне большой ученый, рассказывал мне:
─ У меня был ужасный почерк, я не всегда разбирал на другой день написанное мною вчера. И это приносило множество неприятностей и огорчений не только мне, но и окружающим. Посуди сам, что происходит, когда получивший твое письмо не может разобрать очень многих слов? И я, будучи уже взрослым человеком, как-то задумался. Почему это произошло? И стал вспоминать все, почти с первых палочек и крючков, которые писал в первом классе. И оказалось, что писал я их очень торопливо и небрежно. Торопливо и небрежно писал я и потом. Недописывал слова. Не обращал внимания на буквы ─ мирился с каракулями. И когда мне делали замечания, я всегда прибегал к фразе: «Это у меня от природы, и я ничего не могу поделать со своим почерком».
А потом я стал размышлять о почерке в более широком понимании этого слова, о «почерке» привычек человека. О его небрежности в одежде, в еде, в мелочах поведения, начиная с умывания и чистки зубов вплоть до поведения в обществе, вплоть до безалаберности расстановки вещай, захламленности его комнаты. Ведь это тоже можно назвать, как я уже сказал, своеобразным его бытовым «почерком». И, размышляя так, я убедился, что человека, особенно школьника, можно научить, а иногда и заставить изменить все это, идущее от небрежности, от торопливости, а то и от безалаберного невнимания к так называемым мелочам вроде грязных ботинок, пятен на одежде и многого другого, что более свойственно, скажем, поросенку, нежели мальчику или девочке.
И я, будучи уже взрослым человеком, решил заняться своим почерком.
Не может быть, сказал я себе, что мне не под силу писать разборчивые и, по возможности, красивые буквы. И принялся усидчиво и тщательно бороться с тем, что приобрел в детстве.
Произошло неожиданное. Я стал писатъ не просто разборчиво, но и приятно для других и для себя. И только иногда возвращавшаяся торопливость снова мешала мне, и я нещадно ополчался на нее и побеждал. И вот результат...
Мой старый школьный товарищ показал мне страницы рукописи своих ученых записок. Великолепные строки. Четкие буквы. Разборчивые слова. И я поверил, что можно исправить плохой почерк, и разуверился, что плохие почерки, подобно некоторым неизлечимым болезням, остаются безнадежно плохими.
Безнадежно плохим я считал и свой почерк. Считая так, я поймал себя на том, что, когда мне было необходимо написать не то что уж очень красиво, но достаточно хорошо, я это делал. Например, адреса на конвертах или очень ответственные деловые письма.
И что же вы думаете... Я убедился на своем опыте, что почерк, как и некоторые дурные привычки, вовсе не от природы человека, а от его разболтанности, бесхарактерности или даже лености.
Теперь я не верю и никогда не поверю ни одному мальчику или девочке, что они пишут неразборчиво или, того хуже, ужасно потому, что это якобы у них от природы. Не верьте и вы этому. И, если у вас не ладится с письмом, заставьте себя, как заставил мой школьный товарищ, переучить свой почерк терпением, неторопливым старанием, и вы наверняка скажете за этот добрый совет, который мне преподал мой товарищ. И еще несколько слов...
Еще несколько слов о том, что хороший почерк нужен не просто для красоты написанного. Он необходим тем, для кого нам приходится писать. Он сберегает читающему время, не заставляет терять его, разбирая каракули. Следовательно, разборчивый почерк не только наше, но и общественное дело.
Хочется верить, что вы и я не напрасно потратили время на рассказ об ужасном почерке, которого все-таки не бывает от природы – он возникает от нас, только от нас самих.
Говорят, что почерк человека зависит от его природы, от его характера. Есть даже специалисты, изучающие почерки, а затем по ним определяющие характер человека.
Я не знаю, как к этому следует относиться, но знаю, что почерк во многом зависит от самого человека.
Мой школьный товарищ, ныне большой ученый, рассказывал мне:
─ У меня был ужасный почерк, я не всегда разбирал на другой день написанное мною вчера. И это приносило множество неприятностей и огорчений не только мне, но и окружающим. Посуди сам, что происходит, когда получивший твое письмо не может разобрать очень многих слов? И я, будучи уже взрослым человеком, как-то задумался. Почему это произошло? И стал вспоминать все, почти с первых палочек и крючков, которые писал в первом классе. И оказалось, что писал я их очень торопливо и небрежно. Торопливо и небрежно писал я и потом. Недописывал слова. Не обращал внимания на буквы ─ мирился с каракулями. И когда мне делали замечания, я всегда прибегал к фразе: «Это у меня от природы, и я ничего не могу поделать со своим почерком».
А потом я стал размышлять о почерке в более широком понимании этого слова, о «почерке» привычек человека. О его небрежности в одежде, в еде, в мелочах поведения, начиная с умывания и чистки зубов вплоть до поведения в обществе, вплоть до безалаберности расстановки вещай, захламленности его комнаты. Ведь это тоже можно назвать, как я уже сказал, своеобразным его бытовым «почерком». И, размышляя так, я убедился, что человека, особенно школьника, можно научить, а иногда и заставить изменить все это, идущее от небрежности, от торопливости, а то и от безалаберного невнимания к так называемым мелочам вроде грязных ботинок, пятен на одежде и многого другого, что более свойственно, скажем, поросенку, нежели мальчику или девочке.
И я, будучи уже взрослым человеком, решил заняться своим почерком.
Не может быть, сказал я себе, что мне не под силу писать разборчивые и, по возможности, красивые буквы. И принялся усидчиво и тщательно бороться с тем, что приобрел в детстве.
Произошло неожиданное. Я стал писатъ не просто разборчиво, но и приятно для других и для себя. И только иногда возвращавшаяся торопливость снова мешала мне, и я нещадно ополчался на нее и побеждал. И вот результат...
Мой старый школьный товарищ показал мне страницы рукописи своих ученых записок. Великолепные строки. Четкие буквы. Разборчивые слова. И я поверил, что можно исправить плохой почерк, и разуверился, что плохие почерки, подобно некоторым неизлечимым болезням, остаются безнадежно плохими.
Безнадежно плохим я считал и свой почерк. Считая так, я поймал себя на том, что, когда мне было необходимо написать не то что уж очень красиво, но достаточно хорошо, я это делал. Например, адреса на конвертах или очень ответственные деловые письма.
И что же вы думаете... Я убедился на своем опыте, что почерк, как и некоторые дурные привычки, вовсе не от природы человека, а от его разболтанности, бесхарактерности или даже лености.
Теперь я не верю и никогда не поверю ни одному мальчику или девочке, что они пишут неразборчиво или, того хуже, ужасно потому, что это якобы у них от природы. Не верьте и вы этому. И, если у вас не ладится с письмом, заставьте себя, как заставил мой школьный товарищ, переучить свой почерк терпением, неторопливым старанием, и вы наверняка скажете за этот добрый совет, который мне преподал мой товарищ. И еще несколько слов...
Еще несколько слов о том, что хороший почерк нужен не просто для красоты написанного. Он необходим тем, для кого нам приходится писать. Он сберегает читающему время, не заставляет терять его, разбирая каракули. Следовательно, разборчивый почерк не только наше, но и общественное дело.
Хочется верить, что вы и я не напрасно потратили время на рассказ об ужасном почерке, которого все-таки не бывает от природы – он возникает от нас, только от нас самих.